Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
радости разнообразием природы, людей, музыкальных впечатлений, подарила новые возможности легких и увлекательных любовных встреч. Он нашел себе прекрасного проводника по Испании. Некий дон Педро за небольшую плату устраивал его дела, руководил путешествиями.
В Испании композитор провел два года, переезжая из одной местности в другую. Из крупных музыкальных произведений там была создана только «Арагонская хота». Однако музыкальные знания и впечатления, полученные во Франции и Испании, послужили основой творчества композитора в последующие годы.
Весть о долгожданном разводе Глинка получил, будучи в Испании. Сам удивился, что воспринял новость почти равнодушно. Роман с черноглазой исполнительницей арагонских песен Долорес увлекал его в тот период гораздо сильнее, чем известие из петербургского суда.
Между тем матушка требовала его возвращения в Россию. Он не хотел ехать – как жить в Петербурге? Его бывшая супруга проживала там же, в Кронштадте; при одной мысли о возможной встрече ему становилось плохо. «Отдалиться от мест, связанных с печальными воспоминаниями, переменить окружающую обстановку и много работать – вот одно-единственное лекарство от нравственных страданий», – думал он.
Все же за три года путешествий композитор окреп, и летом 1847 года нашел в себе силы вернуться. Надеясь на скорое возвращение, он захватил с собой своего веселого испанского компаньона дона Педро.
Глинка взял его на службу еще в первый год пребывания в Испании. Там он был незаменим: служил и переводчиком, и проводником. И с хорошенькой барышней мог познакомить, и музыкален был – умел и петь, и играть на разных инструментах. В России он скрашивал Глинке длинную русскую зиму: и в Петербурге, и в Новоспасском напоминал о солнечной Испании не только песнями и танцами, но и одним своим присутствием. Глинка верил, что они скоро вернутся в Испанию, на эту веселую, как ему казалось, землю.
В Петербурге все было другое. Северная столица в этот приезд еще более разочаровала композитора. После его отъезда многое изменилось – главным образом, настроение людей. Он с трудом привыкал к новому Петербургу. В центре интересов прежде беззаботных друзей Глинки стали новомодные общественно-политические веяния. Друзья разделились на славянофилов и западников. Спорили в этих кружках уже не столько об искусстве, сколько об историческом прошлом и политическом настоящем страны. Глинку, создателя национальной русской оперы, считали теперь славянофилом и приняли в соответствующей группе восторженно.
А он… он был сконфужен. Новое положение не нравилось ему. Он не чувствовал себя своим в славянофильском кружке. Многое в речах людей, считающих его соратником, было ему непонятно и даже казалось смешным. Их вера в единый славянский мир, превосходящий старую Европу, порождала странные фантазии. Известный журналист Булгарин в своих очерках потешался над утверждениями славянофилов, будто «Илиада» и «Одиссея» сочинены в Белоруссии, а Эскулап родился в Польше. Еще более неприятны были ему появившиеся в другой группе – западников – намеки на «извечную русскую отсталость», на отсутствие великого прошлого и необходимость все переменить.
Воспитанный европейским романтизмом, Глинка любил национальные проявления любого народа: русского, испанского, финского – любого. Величие империи также было для него неколебимым – при всей ненависти к петербургским сплетням и интригам, к сырому климату этого города. Он чувствовал себя устаревшим, жить в Петербурге не хотел. Рвался опять в Испанию, но Европа была охвачена революцией. Дальше Варшавы ехать стало опасно.
Глинка наезжал в Варшаву, тогда часть России, ее западный форпост; жил там месяцами, потом возвращался… В течение трех лет, вплоть до отъезда в Германию, откуда уже не суждено ему было возвратиться, композитор вел жизнь между тремя городами: Петербургом, Варшавой и Смоленском. Да, именно Смоленск стал средоточием его душевного надрыва в этот период.
Глава 20. Рукопись музыканта Бера
Хоронили Дашу из больничного морга.
День был теплый, уже с утра припекало. Елена Семеновна с Юлей приехали на такси, чтобы не идти по жаре. Возле двери морга стояла совсем маленькая кучка людей: сокурсники девушки разъехались после сессии, да и не все знали о случившемся. С удивлением Шварц увидела Потапова. Он ей молча кивнул и остался стоять поодаль. Он и на поминки в кафе пришел.
Железная леди Юля держалась стойко. Елена Семеновна от нее не отходила. Но в кафе, увидев, что Юля отвлеклась на разговор с сидящим с другой стороны Потаповым, Шварц обратилась к Ирине.
– Что-то молодых людей совсем нет, – сказала она. – У вас в группе одни девушки?
– Почти, – кивнула Ира. – Есть один парень, но он на каникулы уехал, к родителям в Вязьму. Да и вообще многие разъехались.
– Однако Олег этот, из СмолГУ, журналист, на кладбище был… Сюда только не пришел.
– Ну а чего ему ходить, они с Дашей уже давно перестали встречаться.
Леля кивнула.
– Да, конечно. И еще одного молодого человека я видела, высокий такой. Но он возле морга попрощался с Дашей, на кладбище не поехал.
– Это пианист, в нашем городе довольно известный, Денис Борисов. Странно, что вы его не знаете. Когда мы поступали, он еще студентом был, но про него и тогда уже говорили, что талантливый очень. Сейчас работает в филармонии концертмейстером. Дает и сольные концерты. Это не то, что вы думаете. Они с Дашей мало были знакомы.
– Да-а-а? – протянула Елена Семеновна. – А проститься все ж пришел, молодец какой!
– Ну конечно, они ведь были знакомы. Однако не слишком много общались! – с едва заметным раздражением воскликнула Ира. Помолчала и добавила: – Денис помог Даше идентифицировать ноты. У нее ноты старые были, так Денис, по Дашиной просьбе, выяснил через московских знакомых, что это автограф известного смоленского музыканта Николая Бера, хормейстера Тенишевой. Бер фольклор записывал,
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
