ни странно, оставался совершенно равнодушным к своей потере.
— Э-э, чепуха! Жаль, что пропали твои записки, я их в футляр засунул. А пленка? Черт с ней!
Ван пристально посмотрел на Виктора. Сквозь прозрачный шлем видны были его глаза, полные отчаяния. Вану стало жаль товарища. Ведь он мучается оттого, что кругом во всем виноват. Не уйди он ночью, все четверо вовремя убрались бы из своего ненадежного убежища и теперь шагали бы вместе.
— Ван, неужели мы не найдем их? Неужели это навсегда?! — вдруг вырвалось у него.
Ван молчал. Что он мог ответить? Если бы он это знал!
…Радиомаяк указывал им дорогу. На его перезвоны они держали направление. Шли быстро, почти не глядя под ноги. Удивительно, как они не угодили в одно из озер, кишащих бактериями!
Ван шел впереди. Когда они были уже возле серебряной ленты, Ван так неожиданно остановился, что Виктор едва на него не наскочил.
— Виктор, — тихо произнес он, — еще беда… Мы не сможем пустить в ход серебряную дорогу — у нас нет лучемёта!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Возвращение
Машина мчала Сергея Петровича Долинского по автостраде, соединяющей аэродром с поселком Джохор. Сидя рядом с молодым водителем Борисом, он рассеянно смотрел в окно, насвистывая полюбившуюся ему детскую песенку о каком-то чибисе, который неизвестно куда попал и неизвестно кого все спрашивал: «А скажите, чьи вы…» Слов этой песенки Сергей Петрович никогда не мог запомнить, но мотив ему нравился, и он любил насвистывать его, особенно когда бывал в хорошем расположении духа.
Сегодня Сергей Петрович был отлично настроен. После месячной командировки он — наконец-то! — возвращался домой, в Джохор, который так любил.
Сзади, на мягких подушках, развалился его товарищ по работе, давно уже ставший одним из лучших его друзей, — Владимир Яковлевич Вада.
Долинский, Вада и Кривошеин особенно сдружились во время совместной работы над своей лабораторией превращений.
— Что это Анатолий нас сегодня не встречал? — вдруг вспомнил Сергей Петрович.
— В этакую-то жарищу! — вяло сказал толстый Вада, вытирая большим носовым платком лысеющую голову.
— Да Анатолия Степановича и в Джохоре-то нет, — вмешался Борис. — Он дня три, как на рыбалку уехал.
— Нет, ты слышишь, Владимир? — так и подскочил Сергей Петрович. — На рыбалку отправился! Сумасшедший любитель! И про лабораторию забыл. А ведь дал слово, что не отлучится из Джохора больше чем на один день.
— Ну что особенного? Брось, Сергей! Почему бы человеку и не порыбачить?
Вада снова полез в карман за платком. Ужасная жарища!
По обе стороны дороги, прямой, как стрела, расстилалась унылая песчаная пустыня. Трудно было найти в ней какую-либо красоту, но Сергею Петровичу все здесь нравилось, как всегда нравятся родные места: и бесконечные пески, и небо густо-голубое, почти синее, и этот орел, парящий где-то высоко-высоко, неподвижно распластав мощные крылья.
Автострада была довольно оживленной. Часто навстречу им мчались грузовики и легковые машины. Обгонять себя Борис никому не позволял. Машина шла «с ветерком», так и пощелкивали о борта поднятые вихрем с дороги мелкие камешки.
— Интересно, Борис, пришли наши аппараты? — спросил Сергей Петрович.
— Пришли позавчера какие-то ящики из Москвы, только не знаю, с чем.
— Наверное, они. Наши радиопеленгаторы для лаборатории. А что нового слышно в Джохоре, Борис?
— Да будто ничего, все по-старому, Сергей Петрович. Живем помаленьку. Вот разве что сегодня ночью такой ветряка поднялся, ужас. Прямо ураган. Я-то спал, ничего не слышал, жена сказала.
— А повреждений не было?
— Да будто нет. Говорят, где-то на окраине несколько молодых деревьев повалило.
— А наш клен? В лаборатории?
— Стоит. Что ему сделается? А листьев нападало, как осенью!
— Ну, это не беда, — беспечно сказал Сергей Петрович и снова стал насвистывать полюбившуюся ему песенку.
Впереди из-за горизонта показалась телевизионная башня. В стороне от нее, левее, вынырнули очертания какого-то другого сооружения — сразу и не понять какого. Только подъехав ближе, можно было разглядеть систему огромных вогнутых зеркал и другие детали солнечной электростанции, делающие ее похожей на какие-то марсианские сооружения из романов Уэллса.
Вот уже приближалась зелень садов, блестящая гладь канала, мост через него… Вот и уютные, спрятавшиеся в тени деревьев коттеджи с белыми шиферными крышами.
— Люблю я наш Джохор! — сказал Сергей Петрович. — Кажется, нет на земле места краше!
— Привычка… — пробормотал Вада.
— Сколько здесь вложено нашего труда! Вот потому, наверное, и люблю Джохор.
Машина остановилась возле дома Долинских. По дорожке сада уже бежала навстречу Мария Николаевна.
—————
— Так ты говоришь, ребята в горы ушли?
Сергей Петрович сидел на террасе и пил кофе. Мария Николаевна рассказывала ему, как она здесь жила без него.
— Сегодня или завтра вернутся… — сказала она. — Хочешь еще стакан? Ты знаешь, получи я твою телеграмму на день раньше, они бы остались, подождали тебя. И я была бы этому очень рада.
— Все волнуешься? Никак не привыкнешь, что сын наш уже большой. Скоро и вовсе, как говорят, из гнезда выпорхнет, что тогда?
— Грустно будет, вот что, и пусто! Не люблю, когда дом пустой.
— А ребятам, наверное, весело вместе.
— Еще бы! Только не нравится мне, что Тима с Виктором часто ссорятся.
— Ну, это их дело. Об этом не беспокойся. А родители Вана, говоришь, уехали срочно в Москву? Парня тебе подбросили, а ты и рада!
— Я люблю Вана. Потом, он все равно целые дни у нас.
Сергей Петрович встал из-за стола.
Он был очень высок — Мария Николаевна едва доставала ему до плеча. У него была такая же густая шевелюра, как у сына, только с проседью, такие же веселые, живые глаза, только окруженные морщинками. Они очень походили друг на друга — отец и сын. Сергей Петрович говорил, что предпочел бы, чтобы Тима унаследовал внешность матери, но Мария Николаевна отвечала, что ей кажется лучшим то, что есть! Вот и всё.
— Ужасно рада, что ты приехал! — сказала Мария Николаевна.
Она рассматривала подарки, привезенные из Москвы. Тиме отец купил фотоаппарат.
— Вот Тима обрадуется! — сказала она. — Он давно мечтал о таком фотоаппарате. А тут еще Виктор со своей узкопленочной камерой и вовсе его
