Книга Сережик - Сергей Даниелян

Присяга была частью устава, и ее текст занимал примерно десять строк. Мы этот текст должны были выучить наизусть. Для чего полагалось зубрить его в течение месяца в так называемое свободное время. Ну, для солдата, знающего русский, это было несложно, и мы часто, сидя на скамейках в зале для занятий, просто дремали. Типа зубрим. Но СССР был уникальной страной. В нашей части было около шестидесяти национальностей. Многонациональность особенно проявлялась каждый день на подъеме, когда дневальный орал: «Рота, подъем!» В ответ слышны были ругательства на всех языках Советского Союза. Я до сих пор их помню.

Самыми проблемными были солдаты из глубинки Средней Азии: они плохо знали русский, но постепенно выучили его и адаптировались. Я расскажу об одном из них. Я запомнил его имя. Это был знаменитый на всю часть Кадыров Абды. Он не понимал никого и ничего, и его самого не всегда понимали даже носители тюркских языков. У него был какой то особенный диалект. Его с трудом понимал Юсупов, студент-востоковед из Ташкента. Он вообще был полиглотом и знал шесть языков. Мы с ним дружили. Кстати, очень было смешно, когда полуграмотные русские сержанты и лейтенанты называли Юсупова чуркой.

Было такое ощущение, что Кадыров с другой планеты. В первый же день, когда мы еще только прибыли из Тбилиси и стояли на плацу в гражданской одежде, я заметил, что этот парень ничего не соображает и очень нервничает. Старший лейтенант Белоус делал перекличку и, когда добрался до Кадырова, несколько раз повторил его фамилию, потом подошел к нему и закричал прямо в лицо:

– Кадыров! Ты или не ты, твою мать?!

Кадыров вздрогнул и так заехал офицеру по чайнику, что тот сам свалился, а фуражка на секунду повисла в воздухе. Кадырова тут же скрутили и куда-то повели. Не знаю, чем это все могло закончиться, но ему помог Юсупов: он перевел, что Кадыров просто принял это за агрессию и испугался – он не понимает русского языка.

Вообще русские люди какие-то странные. У меня есть подруга – армянка из Персии. Так она кроме родного знает английский, персидский и французский. Ну не жил человек в СССР, как большинство армян, и не знает русского. Так ее в Москве на паспорт-контроле унизили до слез. Не могли понять, как это армянка с фамилией на «-ян» не знает русского. Наверное, у всех многочисленных народов именно такие мозги.

Бедного Кадырова посадили на гауптвахту на несколько дней. Не знаю, что там с ним сделали, но когда его отпустили, он каялся, и как только видел Белоуса, которому врезал, сразу кланялся и бежал пожимать ему руку. Белоус успокаивал его:

– Ну все, все, Кадыров, я тебя уже простил, отстань.

Кадыров был славным и забавным. Он, когда приходило время, садился на намаз, и никакое атеистическое воспитание на него не действовало. Когда на учениях стреляли пушки, он прятался под грузовиком и кричал: «Шайтан! Шайтан!» В общем, это была умора. Я даже думал, он симулирует, чтобы комиссоваться.

Но так или иначе, дело дошло до присяги.

Это был праздничный день. Ко всем приехали родители, даже с Дальнего Востока и из Москвы. Вся воинская часть была выдраена-выбелена-вылизана. Из Тбилиси пригнали духовой оркестр. Прилетел на вертолете командующий Закавказским военным округом. Я ждал, что наши тоже приедут. И вот мы подшиваемся и бреемся, строимся и репетируем. Слышу, командиру дивизии докладывают:

– Товарищ полковник, к Даниеляну мать приехала.

У меня забилось сердце: давно я наших не видел.

Полковник посмотрел на дежурного и спросил:

– Где она?

Он был заинтересован, потому что мама ему каждый раз привозила армянский коньяк.

– Вон там, на КПП, сидит на мешках, – ответил дежурный сержант.

Полковник посмотрел на него и сказал со вздохом:

– Ты что, охренел? Мать Даниеляна на мешках сидеть не будет.

Я тоже понял, что что-то не так. И мы с полковником оказались правы: на мешках сидела чья-то другая мать, а моя пришла в часть в дорогом нарядном платье и на каблуках. Сразу было видно, что она пришла покорять командира дивизии и забрать сынулю на день в увольнение. У нее было дорогое золотое ожерелье, маленькая сумочка на руке и большие солнечные очки, которые она снимала, когда хотела придать разговору особое значение.

Вот это другое дело. А то «на мешках»…

Еще подумал, что после присяги и парада меня уж точно отпустят в Тбилиси! Но пока надо было вытерпеть все это.

Мы по очереди выходили из строя и читали:

– Я, гражданин Советского Союза, вступая в ряды Советской армии, торжественно клянусь!..

И пошло-поехало. Не делать того-то, делать то-то…

Мы все пролаяли этот текст и с нетерпением ждали Кадырова: что он вытворит? Его дрессировал Юсупов.

Кадыров вышел строевым шагом и встал сбоку от ротного Белоуса. Теперь его очередь: Белоус будет читать, он должен повторить. Белоус посмотрел на своего курсанта с надеждой и начал:

– Я, гражданин Советского Союза…

Кадыров серьезно посмотрел на офицера, мол, сейчас ты увидишь, как я все сбацаю, и уверенно прокричал:

– Я, гираждамин самецкама самюза…

Мы еле сдерживали смех. К тому же на плаце было эхо, и вслед за Кадыровым, который рьяно старался и орал, неслось:

– Мюза, мюза, мюза…

– Вступая в ряды Советской армии! – отчеканил побелевший лейтенант Белоус.

Кадыров что-то промямлил – он очень волновался, – и по плацу полетело:

– Марми, марми, марми…

– Торжественно клянусь! – выпалил уже со сдерживаемой злостью Белоус.

А мы еле стояли на ногах. И тряслись.

Тут Кадыров понял, что он говорит что-то не то, посмотрел умоляюще на Юсупова, который уже прижался к моему плечу и рыдал, и переспросил Белоуса: