доме Эдди?
Я не знала, как это воспринять. Обычно свидания не проходили у кого-то дома. Ну, не первые свидания. Я знала Эдди некоторое время, и он дрался за меня, провел ночь у меня дома, мы пару раз целовались, и я спала в его постели, но это все равно было первое свидание.
Я распахнула дверцу и спрыгнула вниз.
Когда я приземлилась на пол, Эдди захлопнул дверцу, взял меня за руку и повел за собой.
— Ты будешь готовить для меня ужин? — спросила я его спину.
— Нет.
— Мы закажем пиццу?
Он открыл заднюю дверь, и мы вошли на кухню.
— Мама готовила для тебя, — сказал он.
Я остановилась в дверях и уставилась на него.
— Твоя мама… готовила… для меня? — запинаясь, переспросила я.
Он затащил меня в дом, закрыл дверь и развернул так, чтобы мои бедра уперлись в кухонную стойку, руки Эдди лежали на них, а он стоял близко.
— Да. Она звонила сегодня. Хотела, чтобы я пришел вечером, и я сказал, что у меня планы. Она спросила о тебе, я рассказал, и она решила приготовить для тебя ужин.
Я моргнула, глядя на него.
— Что ты рассказал ей обо мне?
Он подошел ближе, так близко, что мне пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. Он опустил голову, нависая надо мной.
— Я рассказал, что ты хорошенькая блондинка с потрясающей улыбкой, которая работает на двух работах и в то же время заботится о матери-инвалиде.
Я напряглась. У меня возникло неприятное чувство, что этот ужин был проявлением жалости, возможно, во многих отношениях.
Эдди почувствовал мое напряжение.
— Спокойно, Chiquita. Мама только знает, что ты много работаешь и тебе нужен тихий вечер. После того, как я следил за тобой пару дней, мне тоже нужен тихий вечер. Она просто пыталась быть милой.
— Мне не нравится, когда люди знают обо мне, — сообщила я, напряжение все еще не отпускало.
— Я уже это понял.
Мы зашли в тупик и просто смотрели друг на друга.
Потом я ощутила его запах и начала погружаться в Дурман Эдди. Тело стало расслабляться, а затем появилось покалывание.
— Я голодная, — сказал я, пытаясь отделаться от Дурмана.
Эдди коснулся моего подбородка, и его взгляд потеплел.
— Я тоже.
Он говорил не о еде, и у меня в животе возникло странное ощущение.
— Мы должны поесть, — напомнила я.
Уголки его губ приподнялись, а глаза опустились на мои губы.
— Да, нам нужно поесть. — Его голос был низким и немного хриплым, и мне стало интересно, о какой «еде» он думал.
Я выскользнула из-под него и мысленно глубоко вдохнула.
— Чем я могу помочь? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос звучал весело и жизнерадостно.
Эдди улыбнулся, он точно знал, какой эффект на меня оказывал, и я нашла это извращенно привлекательным и раздражающим.
Он открыл вино и указал мне, где тарелки.
Его мама приготовила домашние тамале, испанский рис, обжаренные бобы и салат. Рис и бобы были в отдельных кастрюлях, салат в холодильнике, а тамале стояли теплыми в духовке.
Наложив еду в тарелки, мы пошли в столовую.
Эдди жил в одноэтажном бунгало в Платт-парке. Когда я была у него в тот раз, я почти ничего не успела разглядеть, а накануне вечером я ждала (точнее, дремала) в грузовике, пока он собирал сумку.
Когда Эдди щелкнул выключателем, я увидела в гостиной великолепный, выложенный плиткой камин, диван и кресло, созданные не столько для красоты, сколько для простора, комфорта и долговечности. Слева находились две спальни, разделенные ванной и небольшим коридором. Деревянные полы выглядели так, словно их недавно перестелили. Стены были выкрашены в теплый оттенок шалфея. Здесь не было никаких декоративных штрихов, картин на стенах или причудливой мебели. Только толстый ковер с кофейным столиком перед диваном.
Гостиная вела в столовую с потертым деревянным столом и стульями с высокими спинками, с эркером и встроенным шкафом с зеркальной стенкой и стеклянными дверцами. Шкаф был пуст.
Я уставилась на обеденный стол.
Эдди сделал то же самое, а затем пробормотал что-то по-испански, что звучало наполовину раздраженно, наполовину весело.
Стол был накрыт подставками, столовым серебром, салфетками и свечами. Я не думала, что Эдди относится к тому типу парней, у которых есть тканевые салфетки или свечи, и начала задумываться о «жалостливой» части ужина его мамы. Я все больше задавалась вопросом: походила ли мама Эдди на мою маму.
Мы сели, и Эдди не стал зажигать свечи.
Я начала нервничать, гадая, о чем мы будем говорить.
Мне не стоило беспокоиться. Эдди не устроил допроса, просто задавал обычные вопросы, и я немного рассказала ему о Лотти, но, в основном, о маме.
Я тоже спрашивала и узнала, что Эдди купил этот дом в плачевном состоянии около трех лет назад и потихоньку ремонтировал его. У него было три сестры и два брата, он был средним из братьев, его отец умер от сердечного приступа чуть больше года назад. Семья была близка, все они по-прежнему жили в Денвере, и потеря отца стала для них ударом. Я также выяснила, что он знал Ли с третьего класса, и через него познакомился с Инди, Хэнком и Элли.
Затем ужин закончился, и я осознала, что меня убаюкало ложное чувство безопасности.
Боже милостивый, чем же нам теперь заняться?
Мне не хотелось думать о том, чем мы могли бы заняться, поэтому вскочила и собрала тарелки со стола.
— Я помою посуду, — объявила я, решив, что это хороший план. Затем поспешила на кухню.
Я мыла тарелки, когда услышала, как Эдди вошел следом за мной.
— Оставь, — сказал он мне в спину.
Я не обернулась.
— Все нормально, посуды не так уж много. Я закончу с ней и заверну оставшуюся еду. — И все, что угодно, лишь бы избегать его, пока мы в его доме. Я не погнушалась бы даже уборкой его ванной, если бы пришлось.
Эдди подошел ко мне сзади, прижал бедрами к раковине, одной рукой обхватил меня за талию, а другой отвел мои волосы с шеи. Затем его губы оказались там, где раньше были мои волосы.
— Оставь, — повторил он мне в шею голосом, который ясно говорил, что его слова не были предложением.
Я задрожала всем телом, и эта дрожь отдалась между ног.
Его губы двинулись вверх по моей шее за ухо.
Затем раздался звонок в дверь.
Его рука напряглась, а губы замерли на месте.
— Господи Иисусе, — пробормотал он, и хотя я не могла его видеть, почти уверена, что он
