— года уходят, детей у тебя нет, мужик что воробей — отчирикается и улетит, поминай как звали. А вот если ребёнка родишь, то хоть на алименты заработаешь.
— А зачем тогда рожать, когда не ребёнок нужен, а алименты на него?
— Не груби матери! А как ты жить собираешься? Пока тебя муж обеспечивает, а дальше?
— Он меня не обеспечивает, мама, его зарплата на меня не распространяется.
— Значит, сама виновата! Мужика надо в такие рамки загнать, чтобы он сам всё тебе отдавал, поняла? Или ты думаешь, что отец твой святоша? Я его сучкам быстро космы повыдёргивала, да и ему самому сказала, что в профсоюз пойду, если кобелировать не перестанет. А я насмотрелась там у вас на этот гадюшник. Все так и норовят на мужиков запрыгнуть! Была бы моя воля, я бы тебе строго-настрого запретила там работать, это не госпиталь, а дом терпимости какой-то!
— Мама, не говори глупостей, там люди просто работают, спасают и пытаются помочь.
— Конечно, как же! — вскрикнула Галина Михайловна и скривилась, приложив руку к животу. — Через две недели я, так и быть, поеду к этим твоим врачам, но потом всё! С меня довольно, ноги моей больше там не будет. А запомни — сюда возвращаться даже не думай. Удерживай своего мужа как хочешь, но чтобы никаких мыслей о разводе, поняла? Чтобы я перед людьми не краснела.
Валя внимательно посмотрела на маму, встала и тихо ответила:
— Как же я раньше не замечала, что ты меня не хочешь видеть счастливой, потому что сама никогда счастливой не была.
— Ерунду-то не пори. — Галина Михайловна открыла навесной шкаф и вытащила одну чашку. — Ты ещё о любви вспомни. Куда только та любовь девается, когда ничего хорошего от неё не случается.
Валя посмотрела на одинокую чашку на столе и молча вышла. Интересно, как бы себя вела мама, если бы она вышла замуж за того противного Геночку? Или тоже бы учила, как привязать, как жить, как ябедничать? Одно ясно — что бы ни случилось в её жизни, ей надеяться не на кого, только на себя. Может, ещё Люда и её Воеводин помогут. А больше никого в её жизни не осталось. Никого…
* * *
Вот и заканчивается весна. Валя отошла от распахнутого окна и села в кресло. Вадим опять задерживается на работе. В последнее время он всё чаще приходит домой поздно и с запахом алкоголя. Девчонки на работе странно себя ведут — как только заходит речь о Короле, сразу замыкаются и переводят разговор на другие темы. А дома всё чаще и чаще звучат какие-то нелепые обвинения — будто Валина учёба разрушила их семью, что общение с другими студентами изменили её характер, что муж не ощущает той любви и ласки, что была когда-то, и не видит той нежности, что раньше светилась в её глазах. А сам ведь ни разу не спросил её, как она считает, что её беспокоит, не поинтересовался её делами, не узнал, чувствует ли она хоть каплю той бывшей страсти. О любви и ласке речь не идёт уже давно.
Отношения с родителями зашли в глухой тупик. Несколько холодных фраз «у нас всё хорошо» и тихие гудки в телефонной трубке. Люда тоже немного отдалилась — ребёнок и учёба забирали всё её время; тут не до разговоров по душам, когда Воеводина срывалась с места с последними словами лектора и неслась домой, бросив на ходу «пока, до встречи». Хотя иногда Валя в чём-то завидовала подруге. Выросшая в детдоме, лишённая родительской любви, Люда испытала всё это сейчас, выйдя замуж за Диму. Его мама окружила невестку таким теплом и вниманием, что даже полгода отчаяния из-за молчания мужа не смогли сломить молодую женщину. А Дима молчал… Люда через знакомых, сослуживцев пыталась узнать хоть какие-то новости, но все только разводили руками и прятали глаза. Где-то там, далеко на юге шла страшная война, вокруг гуляли толки и сплетни, шёпотом передавались ужасные слухи о пытках и убийствах, а Дима молчал…
Валя встала и ещё раз заглянула в конспект. Завтра госэкзамен по биохимии, затем физиология — и всё! Прощай, второй курс. Как быстро пролетело время…
…Люда с грустной ухмылкой смотрела в зачётку, в которой красовалась очередная пятёрка. Всё «отлично», именно так, как хотел Дима. Только вот жизнь — это не её зачётка.
— Не думай о дурном, — тихо проговорила стоящая рядом Валя. — Ты даже сама не поймёшь, когда всё изменится. Вот увидишь, как в один прекрасный день и солнце засияет ярче, и небо поголубеет, и трава зазеленеет.
— И это говорит мне та, которая уже и улыбаться разучилась.
— А чему улыбаться? — Валя подняла голову и глянула на небо, по которому неспешно плыли облака. — Вот что сегодня на ужин готовить? В магазинах пустые полки, зарплату опять задержали.
— А Вадим?
— А что Вадим? — устало переспросила Баланчина. — Если в магазинах пусто, что мне его деньги? Знаешь, я вчера одну фразу по радио услыхала, что яйца, оказывается, очень вредны для здоровья человека. У нас как что-то с полок в магазинах исчезает, его сразу же во вредные продукты записывают.
— Это точно, — тут же откликнулась Воеводина, пряча зачётку в сумку и подсчитывая мелочь на транспорт. — Кофе — чёрная смерть, мясо — жирная смерть, сахар — белая смерть. Кругом одна смерть. Говорят, что полезно только голодание! Как у нас заботятся о народе. Ну да ладно, я на них, хозяев жизни, зла не держу, пусть идут с миром… Но в задницу! Кстати, мне тут в голову одна мысль пришла и я её думаю.
— Это уже настораживает, — усмехнулась Валя, рассматривая серьёзную подругу.
— Чего это? Я, между прочим, всегда умные вещи говорю. Глупостей, правда, тоже достаточно, но жизнь частенько вышибает из меня всякую дурь. Но я знаю, где достать ещё!
— Людка, ты невозможна! — громко расхохоталась Валя и вытерла выступившие вдруг слёзы.
— Что есть, то есть. А подумала я вот о чём. Надо нам с тобой, Валентина, учиться верховой езде. Спокойно! Это я про машину, а не про лошадок разных. А то из нас с тобой те ещё кавалеристы получатся.
— Ага, собрались как-то мухи под хвостом лошади и решили, что они кавалеристы. Это ты об этом?
— Точно. Я решила, что нам надо срочно научиться водить машину. Вот вернётся мой Воеводин, вдруг напьётся, а кто извозчиком будет? Правильно, я! А если я напьюсь, потому что мой Димка не пьёт, то ты. Как тебе
