в кухню, а когда пришла, позвала его, он мне не ответил. Я заглянула в комнату, он так вот сидит. Убили его вчера, убили.
– Он ваш муж?
– Муж? Да, муж.
– Григорий Николаевич Шаншин?
– Гриша, да.
– А сколько ему было лет?
– Лет? Сколько лет? Семьдесят. Да, семьдесят.
– Мама, – перебила мать Наталья. – Семидесятилетие мы праздновали года три назад. Если не четыре.
– Ну, и что? Ну, семьдесят три, значит. Или семьдесят четыре. Какая разница?
– У него что, нет паспорта? – удивленно спросил милиционер.
– Есть. Есть паспорт. Но там не так все написано.
– Как это? – Милиционер даже отложил ручку и свернул бумагу.
– Вы знаете, свекор потерял все документы еще в войну. То ли дом разгромили, то ли еще что, сейчас трудно разобрать, – положив руку на плечо старухи, видимо, свекрови, Наталья стала спо-койно, почти без эмоций объяснять ситуацию. – А потом документы восстанавливались со слов. К тому же он лежал в госпитале после контузии и сам не помнит, что наговорил. Так что его возраст, полный возраст, настоящий, тайна даже для него.
– Ну, меня вполне устроит паспорт. Во всяком случае, сейчас. – Львовцев облегченно вздохнул, Наталья повернулась к окну, сдернула с крючка висящую сумочку, старую, с протертой, белесой кожей и облезлым желтым замком, и, немного покопавшись в ней, достала паспорт.
– Так, Шаншин Григорий Николаевич, 1915 года рождения.
Милиционер переписал в свои бумаги нужные данные и снова поднял глаза на женщин.
– Ну, так что же все-таки случилось, и почему вы решили, что Григория Николаевича убили?
– Это мама так решила, – вздохнула Наталья.
– А вы что думаете?
– Даже не знаю. Я в ванной была, стирала, вода текла. Что и было, так не слышала.
– А что могло быть?
– Ну… если убивают…
Наталья говорила рассеянно, стараясь подобрать слова, а старуха молчала, опустив голову и только время от времени тяжело вздыхая.
– Но, тем не менее, вы позвонили в милицию?
– А что было делать? Мама стала кричать, даже выбежала на улицу.
– Что ж, хорошо. Подождем, что скажет врач. А вы, – Львовцев повернулся ко мне, – внук Гри-гория Николаевича?
– Кто – внук? – громко спросила старуха. – Он не внук. Я его вообще не знаю.
– Я посторонний. Совсем посторонний. И здесь оказался случайно. Просто шел мимо, дверь бы-ла открыта…
Рассказывать об отце, о его просьбе и, тем более, об «Архипелаге…» я не собирался. Но и к во-просу не был готов. Выручила Наталья.
– Это я попросила молодого человека помочь, побыть в комнате, пока бегала за мамой. Вы уж простите, – она подняла на меня глаза и виновато улыбнулась.
– Посторонний. Что ж, допустим. Но покажите все-таки ваш паспорт.
Я протянул документ, лихорадочно соображая, как быть дальше. В самом деле, о случайности моего появления в квартире говорить можно было относительно. Дом мой находится за сотни ки-лометров от данного места, здесь я никого не знаю, куда и зачем шел сказать не могу. Туристиче-ских достопримечательностей поблизости не наблюдается.
– Живете вы не в Ленинграде. А что сейчас здесь делаете? Учитесь?
– Нет. Только собираюсь поступать. Приехал разузнать что, да как.
Дальше должны были пойти вопросы о том, где я живу, у кого…
– Вы знаете, я заблудился. Мне нужен дом десять на улице Комиссара Волкова. Сказали, что это где-то здесь, но я не нашел. – Первая пришедшая в голову идея оказалась на редкость плодотвор-ной: мне принялись наперебой рассказывать, как добраться до улицы Комиссара Волкова, куда пойти и где свернуть. Я понял довольно быстро – как никак, только что там был. И все продолжа-лось мирно, пока Наталья (дернули ее за язык) не спросила:
– А у вас там кто-то живет?
– Жила. Мама. Но уже давно – лет пять назад умерла. Вернее, ее убили.
– Вот как? Это интересно. – милицейский капитан что-то отметил в своих бумагах и попросил меня покуда никуда не уходить.
«Славно, – подумал я, – теперь задержусь здесь. И зачем сказал про убийство?»
Капитан вернулся в комнату, а мы остались на кухне. Старуха снова опустила голову, а Ната-лья, подозрительно посмотрев на нее, задумчиво сказала:
– Я знала одну женщину с Волкова. Да, как раз пять лет назад. Мария, кажется, Лопина. Это не она?
– Да.
– Значит, вы ее сын.
– Что? – встрепенулась старуха, – Сын?! Ее сын?! И здесь, в моем доме? Выгони его немедлен-но! Немедленно! – Она даже встала со стула и замахала руками в сторону окон, как будто выгнать меня надо было именно через окно.
На этот раз Наталья никак не реагировала на крики. Она смотрела себе под ноги, потирая рукой бок и молчала. Молчал и я, совершенно не представляя себе как на все это надо реагировать. Вер-сия о случайности моего появления в квартире рухнула. Какая случайность, если я пришел туда, куда шел, и это стало ясно?
Старуха вдруг замолчала, медленно оседая на пол. Я двинулся вперед, чтобы ее поддержать, но она оттолкнула меня и, опершись на стол, сама нащупала рукой стул и села.
– И сколько тебе лет? – сразу перейдя на ты, сухо и враждебно спросила Наталья.
– Семнадцать. Скоро восемнадцать будет.
– Большой. Да, большой. Вот и хорошо.
– Я не понимаю, о чем вы говорите. Ничего не понимаю. Если вы знали мою маму, расскажите о ней. Ну, может, не сегодня, потом. Если она вам сделала что-то плохое, при чем тут я? Я о вас и знать-то ничего не знал. До сегодняшнего дня. – Я старался говорить тихо и спокойно, насколько это было возможно. – И потом, какое отношение я и моя мама имеем к вашему несчастью? К Гри-горию Николаевичу?
– Это ты его убил. Вчера. Ты! – снова закричала старуха. – Жить нам не даете. Столько лет жить не даете! И пишут, и пишут, и пишут!
– Кто пишет? Что пишет? О чем вы?!
Казалось, все забыли о трупе в соседней комнате, о милиции, о том, что надо думать и говорить совершенно о другом. Не знаю, что было причиной копившейся ненависти, но сейчас она выплес-нулась полностью. На меня. К этому я не был готов совершенно.
– Если хотите знать, ее тоже убили. Пять лет назад. Пришли в квартиру, и убили. За что вы нас ненавидите? А отец вообще в больнице лежит. Он
