— Нет, хозяин, — трясу головой и судорожно собираю тряпкой пролитую воду.
— Что, нет? — обходит меня по кругу, задевая краем бишта по рукам, и встаёт перед лицом, останавливая мои попытки убраться.
— Меня не надо подталкивать, и я не готова к десяти ударам плети, — отвечаю, сильно-сильно зажмуривая глаза и пряча стёртые руки в складках балахона. А ещё я больше всего не готова стать шлюхой, обслуживающей господ. Но этого в слух не говорю. Вряд ли Аль-Саффару понравится отсутствие рвения сделать ему приятно.
— Я мог бы освободить тебя от тяжёлого труда, — снисходительно посматривает на мои попытки спрятать ссадины и мозоли, — но не буду этого делать. Чем хуже тебе сейчас, тем радостнее и благодарнее будешь подчиняться и отдаваться в постели. Встань.
Резкий приказ, не оставляющий сомнения, что лучше подчиниться. Поднимаюсь на одеревеневших ногах, цепляясь сильнее пальцами в грубую ткань, как будто она удержит моё тело в вертикальном положении. Под тряпкой катастрофически перестаёт хватать воздуха, а порез на щеке дёргает с новой силой.
— Сними — небрежно обводит ладонью мой наряд и брезгливо одёргивается.
Трясу отрицательно головой, впиваясь в горловину защитным жестом и делаю шаг назад. Ни за что не разденусь по своей воле. Пусть попробует сделать это сам, не попортив свою шкурку. И плевать мне на наказание и боль.
— Я сказал, сними! Плохо стала слышать, рабыня?! — протягивает руки и сдирает с меня хиджаб. — Тварь! — отвешивает пощёчину. — Как посмела?!
Трясёт за плечи, лупя по щекам, а я клацаю зубами от каждого толчка. Смотрю с вызовом в чёрные глаза, сверкающие злостью. Надо бы облегчить свою участь, опуститься на колени, валяться в его ногах, молить о снисхождении, но в меня словно чёрт вселился.
Выбрасываю вперёд руки, резко развожу в стороны, сбрасывая с себя острую хватку, и бью в ответ по лицу. Пару мгновений хозяин стоит с открытым ртом, опешив от моей выходки, а затем посылает ответку кулаком, сшибая с ног и запуская круговорот звёзд, вспыхивающих яркими пятнами перед глазами. В ушах гудит, в голове бьёт дхол, и сквозь какофонию перемешанных звуков, словно сквозь вату, слышу его слова:
— В ночь после празднества ты получишь двадцать ударов плетью. Выживешь, отправишься ублажать бойцов. Мне уродливая рабыня не нужна.
Удаляющиеся шаги, пляшущая темнота, рвотный позыв. Переворачиваюсь на бок, подтягиваю к животу ноги и давлюсь желчью. Чего бы я не делала, что бы не происходило — моя дорога всё равно ведёт в бордель. Остаётся надеяться, что либо успеет Мир, либо сдохну на столбе.
Полежав немного, поднимаюсь на четвереньки, покрываю лицо и нащупываю тряпку. Наказание наказанием, а работу никто не отменял. Вряд ли мне позволят провести оставшиеся дни в покое, лёжа на матрасе.
Дом уже давно спит, когда я выхожу во двор вдохнуть прохлады ночного воздуха. Осталось два дня, и хочется почувствовать себя свободной, вспомнить счастливые моменты, проведённые рядом с Миром, ощутить нежные касания детей. Ложусь на землю и смотрю на чёрное небо. Оно здесь не такое густое, как дома, а звёзды кажутся тусклее и прозрачнее.
Вспоминается почему-то наше первое утро на берегу реки. Моё онемение при виде обнажённого тела Дамира, его жёсткие касания к груди, резкие слова, продирающиеся к сердцу:
— Видела когда-нибудь член? Трогала? Открой глаза. Сожми его. Сильнее.
Мой испуг от его действий и удивление, испытанное при касании к бархатистой коже плоти, выброс из транса, когда горячая сперма обжигает живот. Отдала бы всё на свете, лишь бы оказаться сейчас там. Кажется, я даже слышу всплеск воды, резвящейся в солнечных лучах, и шёпот ветра, приглаживающий верхушки елей. Я так и засыпаю, плавая в далёкой вселенной и своих сладких воспоминаниях.
Оставшиеся дни провожу в лёгкой эйфории. Вроде руки и ноги движутся, выполняют работу, а сознание не здесь, оно в стенах родного дома. Переливчатый звон детского смеха и тихий голос Мира, вещающий о любви, не отпускают, преследуют и восполняют последние мгновения счастьем.
Вечер боли наступает внезапно, сопровождаемый двумя амбалами, пришедшими за мной. Махмуд дёргается от стены, пытаясь встать с лежанки и защитить меня, но вовремя останавливается, понимая, что ничем не сможет помочь. Джабира жмётся в проходе, прижимая руку к груди, а в глазах такая жалость и тоска, что впервые она выглядит простой, уставшей бабой.
Ухмыляюсь, увидев знакомую картину. Как же всё-таки умеет шутить судьба. Брёвна, кандалы на цепях и благодарные зрители. На балконе стоят хозяева, сын и отец, круг вокруг столба замыкают бойцы, в нетерпении ожидающие представление. Надеюсь, удовлетворятся только поркой и не решат внести в развлечение интимной нотки.
Кадры замедляются, как и моя жизнь. Как со стороны наблюдаю за разворачивающимся действом. Меня подводят к столбу, подвешивают за руки к цепям, сковывая запястья ржавым железом, достают огромный нож, скорее всего для охоты на медведя, разрезают балахон, оголяя спину. Полноватый мужик в роли палача зачитывает мои проступки, в числе которых порча имущества, непослушание и строптивость, затем называет количество плетей, положенных в наказание.
Гордо вскидываю голову, смотрю на двух шейхов, возомнивших себя богами, улыбаюсь, показывая, что не сломлена, что они всего лишь грязь у моих ног, а затем кричу, набрав воздуха полную грудь:
— Мир! Если ты меня слышишь, убей их всех! Пусть они сдохнут, как шакалы!
Свист кнута и режущая боль, полосующая спину, прерывает мой клич, забивает дыхание и сводит гортань. Вытягиваюсь в струну, прогибаюсь в спине, чувствую хруст позвонков и горячие капли стекающей крови. Пять, семь, десять… Не знаю на каком теряю сознание, но с радостью проваливаюсь в спасительную темноту.
Глава 34Дамир
— Жён и детей здесь не было, — выдирает меня из адреналиновой горячки Шахим. — Мы захватили несколько его людей, можем попытаться вытянуть всю известную им информацию.
— Это уже не имеет значения, — разворачиваюсь к нему, размазывая рукавом кровь на лице. — Мы не будем убивать его семью.
— Ты рехнулся, Дамир?! По закону уничтожается весь род, вплоть до грудного щенка!
— Я поклялся умирающему, что не трону его семью, — цежу сквозь зубы, сдерживая неутихающий гнев, способный перерасти в неуправляемую злость.
— Твой мозг выел слизняк! — полыхает араб. — Твоей клятвы никто не слышал! Забери своё слово обратно! Оставляя ублюдков врага, ты рискуешь потерять голову. Они будут расти и вынашивать план мести! Как думаешь, скоро повторится очередное нападение на Веронику с детьми? Может в следующий раз у них выгорит удачнее?
— Послушай, друг, у Илхома осталось две жены, три сына и одна дочь. Ты заберёшь их на воспитание, а потом переженишь со своими детьми. С теми деньгами, что оставил им отец, они составят очень приличную партию для твоих нескончаемых дочерей, а войдя в твой род, мстить не посмеют.
