«Отвратительное и вероломное преступление!
Вчера вечером особняк нашего скромного градоначальника бургомистра Таленка был атакован дэйрдринами. Бургомистр защищался до последнего, и пал героем под градом ударов, пытаясь закрыть своей грудью двух поварих и немощного старика-домоправителя, а так же бездомного слепого щенка, которого недавно, в великой милости своей, подобрал на улицах вверенного ему в попечение Норатора, однако перед смертью успел прошептать имя своего преемника единственному спасшемуся, страшно обгоревшему лакею… Умер же он с именем императора Торнхелла-Растара на устах, горячим приверженцем которого являлся! Преступление это не останется безнаказанным! Позор дэйрдринам, этим гнусным демонам! Скоро на них, как говорит наш великий астролог Аркубез Мариотт, падет великий гнев Ашара!
P.S. Памятник бургомистру будет установлен в кратчайшие сроки»
— Щенка? Памятник? — хором спросили Амара и Шутейник. «Император точно сошел с ума!» — сказали их взгляды.
— Он же… упырь, мастер Волк, — сказал Шутейник с горячей убежденностью. — Он мразь, гад, подонок… Клейма на нем негде ставить.
— Он больше чем гад, Торнхелл… — тихо сказала Амара, и тень болезненных воспоминаний скользнула по ее лицу. Битые оспой полноватые щеки застыли, будто хотела сказать что-то о прошлом, когда пыталась заработать на жизнь своим телом.
Черт, как же им пояснить, что в большой политике герои и подонки зачастую назначаются победившей стороной для далекоидущих политических целей. Что герои и подонки выступают актерами в политической игре. Что герои и подонки меняются местами в зависимости от текущей политической коньюнктуры. Господи, а… То, что кажется для меня элементарным, людям средневековья необходимо разжевать, и мало того — нужно приложить усилия, чтобы они поняли и приняли эти элементарные принципы игры.
Я кое-что пояснил. Рассказал о подслушанном разговоре Сакрана и Армада. Пояснил на пальцах, как намерен их переиграть и зачем в моей игре нужен положительный образ Таленка.
— Нужен будет актер на роль лакея, — сказал. — Нужно будет выяснить имена всех погибших челядинцев Таленка, найти такого, у кого почти нет родственников. Именно его роль сыграет лакей.
Амара и Шутейник молчали в ошеломлении.
— Теперь что касается селитры. Шутейник?
— Обоз приближается. Стало быть завтра к вечеру груз уже будет в Счастливом.
— Охрана?
— Обоз ведет более ста человек. Ну и наши хогги, конечно, не промах. Их около двадцати.
— Можно ли перекупить контракт?
Гаер покачал вихрастой головой.
— Никак неможно, мастер Волк. Честные контракты это то, на чем мы, хогги, стоим и стоять будем. А тут еще и Баккарал… Он ведь на вас зуб имеет… Долги имперского дома заплатить его заставили… Убытки!
— С какой радости он сам курирует сделку?
— Золота, мастер Волк, много не бывает, а там и правда сумма… за сто тысяч…
— Каким образом… подумай, крепко подумай, Шутейник, обоз можно конфисковать, не вызвав гнева общины?
— Ох… Никак, ну вот просто — никак! Разве что под предлогом начавшейся войны… Да и то… Община посмотрит очень, очень косо, мастер Волк. Очень косо!
— А если отобрать селитру у послов? Какая страна участвует в сделке?
— Нортуберг. Плохо будет. Врагов наживем. Хотя и друзей у нас нет, вообще-то… А так уж точно не будет.
И коалицию малых государств мне сколотить не удастся… Все-таки, нужна официальная война… А затем… Я кое-что придумаю. Грубая работа, но единственно возможный вариант решить вопрос с селитрой так, чтобы обвести вокруг пальца и Баккарала Бая, и Нортуберг и Адору.
К имеющимся текстам я спешно приписал объявление:
«Господин главный сенешаль Блоджетт смиренно ожидает послов Сакрана и Армада этим днем в Варлойне в любое удобное для них время в апартаментах Силы Духа…»
Шутейник пробежал его глазами, изумился:
— Это что же… сдача?
— Нет, — сказал я. — Манипуляция. Элемент большой политической игры. То же касается и дядюшки… Немного терпения, немного упорства, и операционный бизнес Таленка перейдет к нам.
— Но… дядюшка? — в священном трепете проронил мой гаер. — Он же… ну…
— Великолепен!
— Ох!
— О да!
— Дядюшка будет немало озадачен.
— И обрадован.
— Но дядюшку на роль нового бургомистра!
— И пусть только попробует отказаться! Клянусь: немедленно последует опала!
* * *
Во тьме я касался ее тела, гладил плечи и бедра. Она до боли сжимала меня в объятиях, замыкала в кольцо, располагая ноги на моей спине и вжимая в себя с такой страстностью, словно стремилась поглотить.
И вот тишина. Только дыхание слышно, да стук сердца в ушах… Я коснулся ее лица… провел пальцами по щекам в милых — теперь уже милых для меня рытвинах…
— Амара…
— Милый господин?
— Мне кажется… мне кажется, Амара, я хочу провести рядом с тобой всю жизнь.
Она не ответила. По движениям ее я понял: она отвернулась. Немного погодя услышал приглушенные всхлипы. Она горько рыдала, уткнувшись в подушку.
Глава 16
Утром я обнаружил Блоджетта за конторкой в архканцлерской приемной. Главный сенешаль был бледен, как смерть, но глаза его светились той лихорадочной энергией действия, что способна поднять с постели даже полумертвого.
— Государь!
Не люблю я это обращение. Но что делать? Привыкну.
— Рад видеть вас в здравии, Блоджетт. Дел сегодня вам — до середины дня. Или даже меньше. Потом — отдыхать. Отдыхать, ясно?
Он потупился, скрывая гримасу неудовольствия, но промолчал, а я не настаивал, вдруг сообразив, что приказы архканцлера — это одно, он не более чем временщик, а вот приказы венчанного монарха — совсем даже другое. Повиновение слову государя — этому дворяне учатся с малолетства. С молоком матери впитывают пиетет перед монархией, так сказать. Что не мешает им предавать и строить интриги, конечно.
— Слушаюсь, государь… — проронил сенешаль спустя, наверное, секунд тридцать.
— Ну и прекрасно. Вам требуется отдых. Никто не лишает вас работы, более того, сенешаль, вы нужны мне как воздух, и именно поэтому я настаиваю на вашем отдыхе… недолгом! Недолгом, понимаете? Завтра чтобы были на своем месте!
Его глаза вспыхнули.
— Государь!
Фух. Так, сделали психологическую накачку для близкого соратника, пойдем дальше.
— Ответьте мне, Блоджетт, где бы вы короновали монарха?
— Государь?
