региональной специфики, – та же, с которой сталкиваются разработчики региональных и городских брендов: и тем и другим нужно разработать уникальную историю, чтобы привлечь внимание к городу, который в глазах большинства читателей далеко не уникален и практически ничем не отличается от других провинциальных городов. Открыто высказываемые взгляды Иванова на оппозицию «провинция – Москва» лишь подчеркивают то, насколько расхожей стала тема провинции и до какой степени взаимозаменяемыми кажутся все провинциальные регионы. Сама повторяемость реплик Иванова демонстрирует фиксированный набор элементов и ценностных иерархий, составляющих знакомый дискурс «центр – провинция», в котором участвуют журналисты и автор. Отстаивание ценности локального как составного элемента глобального – общепринятый способ реабилитации провинции и переосмысления провинциальных регионов как отдельных значимых и жизнеспособных территорий.
В романах Иванова также прослеживается все крепнущая связь с культурным мифом о провинции. В романе «Географ глобус пропил» (1995), например, слово «провинция» и его производные встречаются очень редко. Этот роман начала 1990-х годов изображает провинциальную жизнь, не упоминая в явном виде о динамике «провинция – центр» (поскольку тогда этот дискурс еще не до конца сформировался). Написанный в разгар кризиса, затрагивающего все сферы российской жизни – идеологическую, экономическую и культурную, – роман описывает жизнь главного героя на пике его многочисленных личных кризисов, и в итоге он получает возможность их разрешить, пусть и не слишком убедительно. Это и школьная история, и роман воспитания, и гимн чудесам природы Пермского края. В этом «педагогико-авантюрно-эротическом романе о географе» [Данилкин 2003] рассказывается о молодом учителе – пьющем, распутничающем, инфантильном, не способном преподавать никакой предмет и еще менее подходящем на роль воспитателя нравственности у своих старшеклассников. Тем не менее Виктору Служкину приходится отправиться на поиски пути к своей цели: остаться хорошим человеком (потому что в душе он все же именно таков) и научить тому, что значит быть «хорошим человеком», своих учеников. Его символические поиски включают в себя настоящее путешествие: он берет свой выпускной класс в сплав по бурной реке Урал. Река поднимает их индивидуальное моральное сознание до уровня, который позволяет квалифицировать итог поисков как успешный:
И я вспоминаю весь наш поход – от самой Перми-второй до деревни Межень… Мы проплыли по этим рекам – от Семичеловечьей до Рассохи – как сквозь судьбу этой земли – от древних капищ до концлагерей… И я чувствую, что я не просто плоть от плоти этой земли. Я – малое, но точное ее подобие. Я повторяю ее смысл всеми извилинами своей судьбы, своей любви, своей души. Я думал, что я устроил этот поход из своей любви к Маше. А оказалось, что я устроил его просто из любви. И может, именно любви я и хотел научить отцов – хотя я ничему не хотел учить. Любви к земле, потому что легко любить курорт, а дикое половодье, майские снегопады и речные буреломы любить трудно. Любви к людям, потому что легко любить литературу, а тех, кого ты встречаешь на обоих берегах реки, любить трудно… Я не знаю, что у меня получилось. Во всяком случае, я как мог старался, чтобы отцы стали сильнее и добрее не унижаясь и не унижая [Иванов 2007а].
В «Географе» Иванов не противопоставляет Пермь Москве, не высказывает никаких суждений о природе провинциального бытия или региональной идентичности (как и любой другой идентичности)[73]. Он просто прослеживает путь героя, переживающего трудные времена, и его опыт путешествия по уральской земле, в котором он намеревается раскрыть свою внутреннюю силу и свое неповторимое «я» при помощи универсальных ценностей. Эти ценности – любовь к своей земле, духовная сила и самоуважение – в романе не ассоциируются непосредственно ни с Пермью, ни с Москвой, ни с провинцией, ни со столицей.
В романе «Блуда и МУДО» (2007) Иванов, напротив, уже открыто высказывается о природе провинциальной жизни. Главный герой, провинциальный художник Борис Моржов, от скуки тратящий свою творческую энергию на соблазнение женщин, спасает от закрытия городской Центр дополнительного образования. Между делом он философствует о кризисе традиционного образа жизни, в том числе таких, казалось бы, фундаментальных понятий, как любовь и семейные узы. Как резюмирует один из критиков, Иванов
подробно рассказывает о трагедии, которая с нами произошла за последние 20 лет. Одержимые духом индивидуализма и успеха, герои Иванова отвергают не только национальный миф, но общность вообще: семейную, дружескую, – любую. Они пытаются существовать в этом мире поодиночке [Шенкман 2007].
Роман также напрямую обращается к темам дихотомии «провинция – Москва», природы патриотизма и роли провинции в определении идентичности и будущего России; слово «провинция» и его производные употребляются постоянно. Критик Лев Данилкин, следивший за творчеством Иванова с его первых публикаций, подчеркивает также место действия романа: «Провинциальный Ковязин напоминает все провинциальные городки разом, он разнообразно районирован и плотно укомплектован типичными обитателями – чиновниками, бандитами, гаишниками, учителями, проститутками, гастарбайтерами и алкоголиками» [Данилкин 2007]. Главный герой размышляет о своей жизни провинциального художника и стремится избавиться от чувства ресентимента, отрицая превосходство центра и принимая другой набор ценностей: он отказывается оценивать свой город в сравнении с Москвой и ищет источники гордости и статуса не в прошлом, а в будущем:
В Москве к Моржову относились с уважением, но с оттенком сочувствия и удивления. Мол, боже мой, в такой заднице человек живет!.. А Моржов не считал город Ковязин задницей. Он даже гордился городом Ковязиным… но гордился не прошлым городом Ковязиным, а будущим. Нет, городской муниципалитет не собирался строить на Талке новый космодром, президент не планировал превратить Ковязин в офшор, месторождений алмазов под городской пожаркой здесь тоже пока не нашли, и археологи сомневались, что Ковязин является родиной человечества, в связи с чем здесь можно было бы организовать крупнейший в Евразии Диснейленд. Но Моржов печенками чуял, что город Ковязин – это олицетворенное будущее. Придет время, и все города станут как Ковязин, поэтому сейчас Ковязин – впереди планеты всей. Замечательный повод для гордости [Иванов 20076:71-72].
Таким образом, Моржов видит истоки будущего величия России в своем ничем не примечательном провинциальном городке. Однако ироничный, ернический тон этого отрывка предполагает, что отведенное провинциальному Ковязину место «впереди планеты всей» – дань модной теме, упомянутой, скорее, по необходимости: словно такое место действия волей-неволей обязывает автора к размышлениям о дихотомии «провинция – столица». В сущности, эти размышления несущественны для сюжета и еще менее важны для развития основных тем – индивидуализма и распада человеческих связей.
Тем интереснее недавняя дилогия Иванова: «Псоглавцы» (2011) и «Комьюнити» (2012), где фокус
