он с любопытством посмотрел на меня.
— Это Кара, — объяснил Джастин, — наша подруга.
Хозяин дома кивнул и отступил в сторону, пропуская нас:
— Андрей в дальней комнате.
Дом очень напоминал старинный особняк — в холле легко уместился бы весь коттедж моей бабушки, — но я постаралась сохранять бесстрастное выражение лица: не хотелось выдавать свое изумление. Я оглянулась на мистера Кея, думая, что он идет за нами, но тот уже поднимался по спиральной лестнице.
«Дальняя комната» оказалась просторной гостиной, по-модному скудно обставленной: серые замшевые диванчики, бежевый ковер и телевизор почти во всю стену. Андрей топтался у заставленного бутылками бара, собирая темно-русые волосы в хвост. На одном из диванов сидел Райан Коллингвуд в спортивных шортах с логотипом школы. На журнальном столике перед ним стояли на подставках два бокала и лежал мешочек с травкой. Ханна и Джастин направились к диванам, а я приросла к месту. Я ожидала, что мы соберемся в подвале или в комнате Андрея, но при виде огромной гостиной мне стало не по себе.
— Что это с ней? — спросил Райан, кивая в мою сторону.
Ханна уселась на диван, поджав под себя ноги, и стала смотреть, как он скручивает косяк.
— Стесняется человек. Вы ведь знакомы, да? Это Кара… — Она неуверенно глянула на меня: — Дэвис?
Я кивнула.
— Кара Дэвис, — повторила Ханна.
— Ага, точно, — кивнул Андрей и повел рукой в сторону бара: — Что будешь пить, Кара Дэвис?
Джастин засмеялся:
— Она не пьет.
— Откуда тебе знать? — выпалила я, не подумав, но брать свои слова обратно не собиралась. Мне не нравилось выглядеть предсказуемой: слишком смахивает на слабость.
Ханна заулыбалась мне с дивана и пришла на помощь:
— Ей то же, что и мне. «Отвертку».
Андрей щелкнул пальцами.
— Ясно. — Он взглянул на меня: — Слушай, сядь, а? А то меня нервирует, что ты стоишь столбом.
Ближе всего ко мне было кресло. Меня немного утешило, что удалось сесть у самой двери.
— А остальные где? — поинтересовался Джастин. — Я думал, Нора придет.
— Чувак, в мою спальню вход запрещен, — предупредил Андрей.
Джастин откинулся на спинку дивана:
— Ну и ладно. У тебя тут сто комнат, где-нибудь пристроимся.
Андрей подошел с коктейлем, и я забрала у него стакан. Нужно было куда-то деть руки, чтобы скрыть неловкость. Я отхлебнула. Сладко. Терпко. Водка обожгла горло.
Я пила не в первый раз. Когда нам было по пятнадцать лет, старшая сестра Аниты однажды купила всей нашей компании по слабоалкогольному коктейлю — взятка за то, чтобы мы молчали о ее тридцатипятилетнем любовнике. Даже мама разрешила мне отпраздновать поступление в университет парой бокалов Просекко. Но сейчас я ощущала на себе испытующие взгляды. Джастин наблюдал за выражением моего лица, и я сделала глоток побольше, изо всех сил стараясь не закашляться.
Райан Коллингвуд повернулся ко мне с дивана, держа в руках свежую самокрутку:
— Будешь?
Я помотала головой:
— Нет, не хочу.
— Правда? — Он не отводил руки. — Разве ты не с Ямайки?
— Райан! — Ханна пихнула его в бок, конфузливо смеясь. — Не будь расистом.
— О чем ты говоришь? При чем тут расизм?
Ханна покачала головой.
И кстати, Кара канадка.
Я выпила еще, чтобы не ввязываться в разговор. Когда появились Нора и Себастиан, я допивала уже третий стакан. Остаток дня кружился передо мной, как теплое облако. Джастин и Нора гонялись друг за другом по лестнице. Ханна и Райан передавали туда-обратно косяк. Андрей с любопытством разглядывал меня, словно я обладала всеми тайнами Вселенной и достаточно задать правильный вопрос, как мне поневоле придется поделиться ими.
— Сколько у тебя ушло времени на такие косички? — спросил он. — Погоди, или они наращенные?
Когда я наконец решила идти домой, то не сразу смогла твердо встать на ноги. Шла я без труда, но все тело было легким, невесомым; я словно со стороны наблюдала за каждым своим шагом. Хорошо, что мы теперь жили в центре и не нужно было ехать ни на автобусе, ни на метро до Эглингтон-Уэст, Уилсон-стрит или Батерст — наш дом находился в двадцати минутах ходьбы отсюда.
Когда я ввалилась в дверь, мама была на кухне. Вся квартира провоняла макаронами с сыром, и в животе у меня все перевернулось.
— Кара? — Пронзительный мамин голос загрохотал у меня в голове. — Почему ты дома?
У меня был ответ. Я приготовила его на случай, если нечаянно столкнусь с ней или с кем-то из ее знакомых. Другое объяснение я придумала для неожиданной встречи с бабушкой или ее подругами по церкви, хотя они никогда не появлялись в центре города. А еще одно сочинила, чтобы ввести в заблуждение учителя, школьную секретаршу или вышедшего на обед завхоза, если они увидят меня по дороге домой.
Мама не отступала:
— Кара, отвечай мне, когда я с тобой разговариваю! Что ты делаешь дома?
Я помню бульканье кипящей воды, нечеткий образ матери, поворачивающейся от плиты. Телевизор работал, единственное окно было распахнуто. Помню, как я открыла рот, чтобы соврать, а потом стремительно сложилась пополам, уперев руки в колени, и меня вырвало.
3
Беда в том, что извинилась я только за рвоту.
Это было следующим утром. Ночью я выхлебала три стакана воды и слегка утолила голод двумя тостами без масла, после чего меня вырвало еще раз. Все это время мама со мной не разговаривала, но теперь она гремела на кухне посудой, хлопала дверцами шкафа и громко бормотала, будто меня здесь и не было, с сильным ямайским акцентом:
— Пташка считает себя взрослой, раз ей стукнуло восемнадцать. Пф-ф! Видать, забыла, кто ее породил.
Раньше я никогда не слышала, чтобы мама изъяснялась на патуа. У меня перед глазами встала бабушка: разозлившись, она становилась беспокойной, расхаживала по коридору и трясла кулаками, кричала на весь дом — но никогда не обращалась к виновнику ее негодования, не желая признать, что другой человек вывел ее из себя. Такую вспыльчивость унаследовала и моя мама, и ее акцент и знакомые проявления ярости заставили меня заговорить с ней. Я села на диван и глубоко вздохнула.
— Прости меня.
Мама достала из шкафа упаковку мятного чая и только потом ответила:
— Любишь ты чай или нет, он успокаивает желудок, так что ты выпьешь все до капли.
— Ладно, — ответила я.
Она потянулась за маленькой черной кастрюлькой, в которой кипятила воду и варила яйца, но рука ее зависла в воздухе.
— Что значит «ладно»? — с угрозой в голосе произнесла она.
— Надо сказать «спасибо»?
— Надо сказать «да, мама».
Предполагалось, что
