за поведение, в отличие от многих, ругалась, но требовала к своей работе уважения. И такой поступок, вероятно, расценила, как плевок в душу.
– Шестаков, вас всех оповестили о смене расписания.
– Никто нас не оповещал, да, Рита? – кинул он на меня взгляд, требующий поддержки. Я сглотнула и, скорее против воли, кивнула. Был бы кто другой, ладно, но Витю подставлять не хотелось. Тем более он этот концерт устроил явно не ради себя.
– В смысле не оповещал? На первой парте тогда откуда тетрадка с ручкой?
– Вы даже фамилию своей ученицы не знаете, с чего вообще взяли, что она тут вас ждала.
– А кого она тогда ждала? – изумилась историчка, губы ее сжались в тонкую нить.
– Меня, – не растерялся Шестаков. – Собирайся, Романова, я тебя долго ждать буду?
– Что за наглость! Шестаков! Мне ваши выходки уже вот где сидят. Немедленно! Я повторяю – немедленно верни весь класс и сам садись за парту.
– У нас нет урока в расписании, плюс у меня планы, – продолжал упираться Витя. Я поднялась из-за стола, казалось, с каждой минутой напряжение в кабинете растет с уровнем геометрической прогрессии. Да и историчка уже начала краснеть, грудь ее ходуном ходила, а на раскрасневшемся лице под кожей бегали желваки.
– Вить, – шепнула, дернув его аккуратно за край ветровки. Реакции не последовало.
– Еще одно слово, Шестаков, и я вызываю ваших родителей. Мало мне уроков, сорванных вашим баскетбольным братством, но неуважения к себе я не потерплю! – крикнула Анна Дмитриевна. И нет бы, Вите замолчать, сесть за парту, но он будто специально продолжал ее провоцировать на конфликт.
В конечном итоге историчка выскочила из кабинета, злая, едва не полыхая огнем. Мы и словом обмолвиться не успели, как Анна Дмитриевна вернулась, да не одна, а с классной, которая, мягко говоря, тоже была в не особо хорошем расположении духа. Казалось, уже никого не волновал побег целого класса.
Наталья Егоровна при нас позвонила отцу Шестакова, и давай поносить своего ученика на чем свет стоит. Ни слова про побег, зато про грубость, хамство, жалобы учителей, прогул сегодня и много чего еще. Под конец она потребовала срочно явиться, в ином случае будут собирать педсовет.
Поговорить я с Витей в итоге так и не смогла. Его потащили в кабинет к завучу дожидаться приезда отца, а меня отправили домой.
Глава 22 - Рита
Домой я уходила с грузом на сердце. Особенно тяжело было договариваться с совестью ночью. Я все поглядывала на часы и размышляла: обошлось или не обошлось. Даже мать утром заметила, что дочь ее какая-то мрачная, она так и сказала:
– Рит, на тебе лица нет. Случилось чего?
Я посмотрела на маму пустым взглядом, молча качнув головой.
От завтрака отказалась, в мыслях крутилось всякое, главное – почему Шестаков подставился под удар? Он мог не возвращаться, мог сказать правду, да что угодно! Но в итоге начал пререкаться с учительницей. Дурак!
Мне хотелось верить, что ничем плохим для него этот поступок не обернется.
В школе на меня обрушилась новая неприятность. Хотя, откровенно говоря, такие закидоны со стороны одноклассников смотрелись максимально глупо. Они объявили мне бойкот, по-другому их поведение не назовешь. Если до этого кто-то еще здоровался, пусть и кидая сухое «привет», или пренебрежительно извинялся, то сегодня одноклассники вели себя, будто Рита Романова – приведение.
Я это поняла буквально с первой минуты нахождения в кабинете, когда у меня упал учебник с парты на пол, а Ира Зайцева молча переступила через него, проходя к своему месту. На втором уроке у нас была самостоятельная по физике и учительница попросила Стрельцова раздать листочки, он раздал всем, проигнорировав меня. Глупость, конечно, а главное, какой во всем этом смысл, я не особо понимала.
Плюс Вити не было ни на первом уроке, ни на втором, ни на третьем. В голову закрадывались нехорошие предположения, я теребила кончик косички, то и дело поглядывая на настенные часы. Плевать на бойкот, плевать на отношение в классе, все это таяло на фоне важного человека.
А если, и правда, педсовет? А вдруг отчислят? Из-за меня…
После третьего урока у нас стояла физкультура. В раздевалку я не ходила, обычно пользовалась закрытыми кабинками туалета, а вот вещи уже оставляла там же, где и остальные. Сперва боялась, что синяки увидят, а после вошло в привычку что ли. Однако в этот раз в маленькой светлой комнатке раздевалки меня поджидал сюрприз.
Как только я закрыла за собой дверь, девчонки резко замолчали и пронзили немыми взглядами. От неожиданности я опешила, едва не выронив пакет со сменной одеждой.
– Витю из-за тебя наказали! – первой начала Лидка Яшина, та, которая явно неровно дышала к Шестакову.
– В смысле? – откашлявшись, спросила я, скользя взглядом по каждой из одноклассниц. Вместе они выглядели уверенно, напоминая стаю волчиц, охотившихся на очередную жертву.
– Думаешь, мы не знаем, что ты не сбежала? – крикнула Лида, девчонки как по команде закивали, кто-то подтвердил слова Яшиной вслух.
– И причем тут Витя?
– Ой, да что ты дурочку включила? – крикнула блондинка Оля, скрестив руки на груди. Она сделала шаг вперед, задрав подбородок. – Шест хоть и говорит, что просто попался на глаза историчке, и они поцапались, но ты из школы вышла далеко не в первых рядах.
Я сглотнула, но взгляд не отвела. Страха давно не было, он исчез в тот момент, когда отец впервые поднял на меня руку. Я не боялась быть униженной и растоптанной, однако Витю подставлять не хотела. В душе до сих пор жила теплая искорка, которая каждый раз вспыхивала, стоило только Шестакову оказаться рядом.
– Чего вылупилась? – прошипела Яшина. Высокая, почти как мальчишки в классе, худая, но с роскошной копной каштановых волос. У нее была типично мужская фигура: широкие плечи, узкий таз, а в спортивной форме это особенно бросалось в глаза.
Я поправила очки, не представляя, что будет дальше.
– Да ей плевать, – махнула рукой Ира, наша староста. – Не понимаю, зачем Шест врет про стычку с историчкой.
– Тогда, – Оля Звягина ухмыльнулась с угрожающей враждебностью. С виду она была довольно женственной, что не особо вязалось с ее поступками. Изящные выпуклости и изгибы просматривались даже через спортивную форму: наливная грудь, круглые ягодицы,
