в безопасности.
– И построили свой город, где уже вы были равны богам.
– Мы были другими богами.
– Справедливыми? Милосердными? И ничуть не пользовались своим даром? Неужели те, кто приходил к вам, все делали по своей воле? – Кархедон прищурился, а мое желание убраться из этого бреда сделалось почти невыносимым.
Но мир был прочен.
И выглядел настоящим.
– Вы ничего не делали с этими существами?
– Мы не делали ничего против их воли.
– Ты сам знаешь, что порой воля мягче золота. И стоит захотеть…
– Чего ты добиваешься?!
– Отдай ей.
И оба уставились на меня. А я что? Я ничего не просила. Я…
– Слабая, – поморщился тот, другой. Мог бы и представиться для разнообразия. – Выродилась.
– А ты чего хотел? – фыркнул Кархедон. – Но она крепче, чем кажется. Да и сам знаешь, искры хватит, чтобы пламя вспыхнуло.
– Выдержит ли?
– У нее выбора нет.
– А у нас? – Он впервые посмотрел на брата так, что мне стало неудобно. В этом взгляде больше не осталось ненависти. Лишь печаль, от которой болезненно сжалось сердце.
– А мы свой давно уже сделали. И… мне жаль. – Кархедон протянул руку.
– Мне тоже. Но если бы снова…
– Мы бы повторили наши ошибки. Поэтому нам и нужно уйти.
– Погодите. – Мне надоело притворяться частью пейзажа. Да и вообще… вообще, если уж говорить с древними недомершими драконами, то с пользою для себя. – Я ничего не понимаю…
– Проклятая. – Сказали оба с каким-то умилением.
– Заладили. – Я огляделась и села. А что? Тепло и тихо, и буря прошла стороной, а стало быть, можно вытянуться на раскаленных камнях, подставить лицо солнцу и ветру.
Вдохнуть сухой воздух.
И насладиться минутой покоя.
– Так что там получилось-то?
Что получилось… получилось что и всегда. Два брата, родившиеся в один день – небывалое событие для драконьего народа. Только один оказался больше и сильнее, а еще его избрали Хранителем, тогда как второй от рождения был слаб.
Его даже не выхаживали.
К чему?
Но он выжил. На упрямстве. На злости. Или просто так, чтобы старшему икалось. А может, мир давно желал перемениться и потому сохранил его.
Эрханен.
Кархедон и Эрханен.
Нет уж, если у меня родятся дети, я им нормальные имена выберу, а не такие, как будто кто-то взял да закашлялся.
Но эти мысли я при себе оставила.
В общем… жили себе.
Драконы, как я поняла, не особо страдали любовью к кому-то, кроме себя самих. А потому и росли братья под присмотром орды нянек, которые, конечно, любили их, ибо иное невозможно, но как-то не так.
А что не так – я не поняла.
Пыталась, честно. А они пытались объяснить.
– Эта любовь подобна наваждению. – Эрханен волосы стриг коротко, то ли в знак протеста, то ли потому, что под землей особо не поухаживаешь за волосами, но те отрастали жесткой щеткой. – Дети более чувствительны, чем взрослые. Видят больше. Понимают. И мы тоже видели. Мы… держались вместе.
Дружили.
Я так думаю. Я ничего. Слушала, не лезла с вопросами.
– Вдвоем было проще. Остальные из рожденных Последними вскоре изменились. Они перестали видеть истинную суть той любви. Напротив, они питались ею, требуя больше и больше, вскоре уподобившись родителям в желании добраться до самого края этой любви.
– Они словно соревновались в том, кто изобретет более мучительный способ. А я… я слышал! – Эрханен затряс головой. – Слышал, как разум этих существ пытается избавиться от наваждения. Я слышал их боль. И отчаяние. Слабое, но все же различимое. Я говорил брату. И он тоже слышал. Пока не стал Хранителем.
– Ты завидовал мне, не спорь.
– Завидовал, конечно. Ты был первым. Всегда и во всем. И сильным. Сильнее отца и всех в городе. А еще красивым. Сам по себе. И не было женщины, которая не желала бы соединиться с тобой. На меня же если и смотрели, то с недоумением. Так получилось, что именно он получил наш дар полной мерой. Мне же достались крохи, которых не хватало даже на то, чтобы очаровать человека.
Ну да, печаль печальная.
Хотя… наверное, тяжело жить, когда все вокруг распрекрасные и очаровательные, а ты – дефективный. Мне ли не знать. Пусть даже людям очарования этого не положено, но… но я помню, каково, когда на тебя глядят с жалостью.
Или с недоумением.
Мол, как это, у такой-то матушки подобное недоразумение уродилось.
– Поэтому я и начал… пытаться иначе. Говорить. Слушать. Смотреть на них. Сперва на тех, одержимых наведенной любовью, потом на других, диких. И оказалось, что вовсе они не так примитивны, как считали подобные ему. – Эрханен кивнул на брата. – И уж точно не нуждаются в нашей опеке. Они… другие. Не такие, как мы. И все-таки похожие.
– Он улетал. Далеко. Из города.
– Я просто не был к нему привязан, – пожал плечами Эрханен. – Так появилось понимание того, что мы стали пленниками своих городов. И что мир куда больше, чем нам представлялось. Я достиг края земель и поднялся над водами. Я летел за стаями птиц, пока не обнаружил иные земли, нам неизвестные.
– Ты не рассказывал.
– К тому времени, как я вернулся, ты стал совсем другим. И нам не о чем было говорить.
Эрханен прикрыл глаза.
– На тех землях обитали люди. Разные. Одни совсем дикие, другие… я жил среди них. И они почитали меня, хотя я не имел силы очаровать их. Я просто учил их. Многому. Разводить огонь. Строить. Лечить. Слышать мир. Там… появились первые дети смешанной крови.
– Ублюдки.
– Дети. Так уж вышло. Я все-таки был молод. И наши женщины никогда бы не взглянули на подобного мне. Что еще оставалось?
Я промолчала, ибо девице не след раздавать советы многомудрым древним драконам. Но на языке вертелось… в общем, даже шлюшки Бетти знают, как избежать нежелательной беременности.
А эти…
Тоже мне, вершители судеб мира.
– Тогда-то я и обнаружил удивительное. Мои дети не наследовали мою силу, но наследовали способность противостоять Дару.
Интересно, как он это обнаружил, если Даром не пользовался? Что-то мне подсказывало, что великий и мудрый кое о чем умолчал.
– И дети их детей сохранили эту способность, а заодно их собственный Дар, видеть силу мира и пользоваться ею, раскрылся. Еще они были умнее и сильнее сверстников.
– И ты начал плодить полукровок.
– Почему нет?
Действительно. Кто ж ему помешал бы?
– Я одного понять не могу, – поделился Кархедон. – Зачем ты вернулся?
– Затем… я полагал, что обрел свободу от города, но оказалось, это лишь иллюзия. Я стал слабеть. Далеко не сразу, но
