небо за окном. — Ничего, брат, ничего. Вот разгребем немного, и тогда…
Правда, уверенности в его голосе было мало. Была, горечь, жуткая усталость и отчаяние.
— Это еще кто?
Из-за входной двери вдруг послышался громкий топот. Кто-то явно спешил, поднимаясь по лестнице.
— Костя, слава Богу, ты здесь! — обрадовано вскрикнул ворвавшийся в квартиру бородач в сером полушубке и нахлобученной на голове шапке. Похоже, товарищ Симонова из редакции был невероятно чем-то обрадован. — Думал, ты опять умчался на передовую в какую-нибудь Тмутаракань! Быстрее собирайся!
Симонов вскочил, с ожиданием глядя на нежданного гостя. Какие новости он принес? Что случилось?
— Костя, немец, похоже, выдохся! Прекратил атаки, окапываться начал, сволочь, — не сдержав чувств, сорвал с головы шапку и кинул ее в товарища. После подскочил к нему и крепко обнял, с силой хлопая по спине. — Костя, дорогой ты мой человек, ты понимаешь, что мы выдержали⁈ Ведь, им каких-то два десятка верст до Красной площади осталось! Понимаешь, Костя, два десятка…
Симонов тоже улыбнулся. Хотел было что-то сказать, но не смог из-за вставшего в горле кома. Просто обнимал друга, тоже стуча его по спине.
— Пошли. Машина уже у подъезда, — товарищ потянул Симонова за собой к выходу. — Срочное задание от редакции. Номер уже «горит»… И блокнот не забудь.
— Постой! Куда едем-то? — Симонов вырвал из блокнота листок, чтобы для жены оставить записку. Та работала в госпитале и тоже лишь изредка появлялась дома. — Что за место?
— А-а, — протянул товарищ, махнул рукой. — Ты же ничего не знаешь. На Волоколамское шоссе к генералу Панфилова едем. Это ведь его бойцы за сегодняшнее утро больше сотни танков наколотили. 121 танк, если быть точным. Срочно нужна статья. Прямо алюр два креста.
От удивления Симонов едва карандаш не сломал, оставив на записке жирную галку. И как бы не хотелось верить, но прозвучавшая цифра казалась совершенно невероятной. В сводках Информбюро регулярно звучали немецкие потери в пять, семь или десять танков и бронетранспортеров, но чтобы сразу столько. Теперь-то ему был понятен случившийся переполох.
— Дела-а, — протянул он, не скрывая своего удивления. — Дали панфиловцы стране угля… И как? Артиллерию из резервов фронта подтянули?
Будучи настоящим фронтовым корреспондентом, Симонов прекрасно представлял, что такое подбить даже один танк. Когда на тебе надвигается эта грозная боевая машина весом под два десятка тонн, не только колени, но под жилки трястись начинаются. Кое-кто, вообще, под себя ходит от страха. Ведь, не случайно молодых бойцов обкатывали танками, специально заставляя сидеть в окопе на пути танка.
— Так как?
Когда же Симонов узнал первые подробности, то у него сразу же появилось настойчивое желание присесть. Получалось, что панфиловцы сделали это всего лишь неполным взводом. Но такого просто не могло было быть. Наверное, этот какая-то ошибка или даже глупая шутка.
— … 28 человек⁈ Это шутка что ли такая? — товарищ в ответ с улыбкой развел руками. Мол, за что купил, за то и продаю. — Это почти по пять штук на брата? Только за одно это героя полагается давать…
Только правда оказалась ещё удивительнее, что выяснилось лишь на месте боя.
…Их репортерская группа прибыла на Волоколамку только поздним вечером, когда на поле боя опустилась полная темень. Поэтому о фотографиях до утра можно было и не мечтать. Оставалось лишь опрашивать участников того боя. Вот тогда-то и начали вылезать первые странности.
— … Подожди, товарищ Каверин, значит, и ты не видел этого? Кто же тогда все эти танки намолотил? — Симонов застыл в недоумении возле кровати с перевязанным, как мумия, бойцом. У того из под повязки лишь глаза сверкали. — С кем ещё можно поговорить?
В этом-то и была самая главная странность: ни он, ни его товарищи никак не могли найти хотя бы одного свидетеля этого самого боя. Все, кто мог говорить, к тому времени были либо в медсанбате, либо на другом участке. Никто из них не мог ничего толком про этот бой рассказать. Возникало такое чувство, что все это самое собой произошло.
— Вот тебе и 28 героев-панфиловцев… Стоп, мы же только 27 человек из этой роты нашли. А говорили про 28 выживших.
Симонов тут же сделал стойку, словно охотничий пёс на дичь. Репортерское чутье почему-то было уверено, что именно этот последний боец ему и нужен.
— … И где же этот боец?
Сопровождавший его старший лейтенант долго копался в своих бумагах, прежде чем ответить:
— Его в госпиталь должны были эвакуировать с тяжёлым ранением. Имеется соответствующая запись… Боец из соседней части. Их 324 полк сейчас оборону южнее держит. Смотрите, у меня, как в аптеке. Вот, боец Гвен Найденов.
Симонов наклонился к длинному списку фамилий, рядом с которыми стояли отметки. Действительно, рядовой со странным именем и не менее странной фамилией был отправлен в дивизионный госпиталь с одной из машин. Значит, искать героя нужно там, а не здесь.
— Тогда не будем терять время, товарищи. Я только несколько кадров для газеты сделаю. Как раз только начинает расцветать, кадры получатся особенно чёткими и контрастными.
Поднявшись на бруствер окопа, Симонов полез за фотоаппаратом. Нужно было сделать несколько самых главных кадров.
— Вашу мать… — только репортёр и смог из себя выдавить, когда поднял голову на залитое восходящими лучами солнца поле. — Один, два, три, четыре,… Тринадцать… Двадцать восемь… Пятьдесят шесть… Все здесь…
Забитое вражеской техникой поле рождало в нём совершенно невероятные эмоции, которые сами собой облекались в слова и тут же просились на бумагу. Поэт внутри него пришёл в невероятное воодушевление, уже предчувствуя рождение очередного стихотворения. В голове царило совершенное буйство образов и чувств.
— Настоящее кладбище танков… Остовы грозных боевых машин… Предвестники кровавой жатвы…
Это был момент того самого чудесного вдохновения, рождающее гениальные творения. Симонов словно оказался в гуще того самого боя. Вокруг него расцветали яркие цветки разрывов снарядов, свистели смертоносные осколки металла, по-звериному рычали танковые движки.
* * *
Сортировочный госпиталь.
2 км. от передовой.
Когда-то это был класс русского языка и литературы. Со стен до сих пор сурово смотрели бородатые классики, и безмолвно вопрошали, как же вы это все допустили. Вместо парт и стульев все было заставлено кроватями, на которых еще не были убраны окровавленные бинты и смятые простыни. Еще утром до эвакуации здесь было полно раненных. Сейчас же остались лишь самые безнадежные, на которых просто махнули рукой. Ничего не поделаешь: нужно было дать шанс другим, которых еще можно было спасти.
— А-а-а-а, — еле слышно стонал боец у окна, ворочаясь в постели. От боли его то скручивало в узел, то, наоборот, выворачивало. — А-а…
Замученная, с черными кругами под глазами, сестричка несколько раз подходила к нему. Смачивала тканную повязку на горячем лбу и пыталась
