заставить их отказаться. Одна хозяйка рассказывала, что единственный способ заглушить этот инстинкт — окунать курицу в холодную воду. Другая советует устраивать пол в курятнике из планок — естественный поддув холодным воздухом снизу быстро снимет «лихорадку насиживания».
Постоянное выведение цыплят в инкубаторе может целиком истребить инстинкт высиживания яиц. Генетикам следует высказать свое мнение по этому поводу. Ведь в конце концов придется вновь отправляться в Индию за дикими цыплятами и вновь приручать их, если нам потребуются куры-наседки.
Кого не затронули напасти механизации — так это петуха. Он продолжает гордо выступать по двору, исполненный древним достоинством хозяина. С величественным презрением ко всем другим существам он носит себя в уверенности, что рожден властвовать. Он выполняет все свои известные испокон веков функции, галантно не замечая или надменно игнорируя огорчения своих кур и деградацию своего потомства. Исполненный сознанием своей собственной значимости, он, видимо, нисколько не сомневается, что солнце поднимается, лишь только он дает ему знак своим бессмертным «Ку-ка-ре-ку!».
Глава десятая
Путь в нагорье Дейвиса
Каждый год к концу августа я испытываю лихорадочный приступ тоски по нагорью Дейвиса. Излечить меня может лишь поездка туда на неделю-другую. Расположенное в юго-западной части Техаса к югу от тридцать первой параллели, между реками Пекос и Рио-Гранде, оно состоит из скалистых гор вулканического происхождения, окруженных равниной. Основная горная масса лежит на высоте более полутора тысяч метров и состоит из неровных пиков и хребтов, перемежающихся широкими долинами.
Каждый турист неизменно испытывает радость при въезде туда после утомительного пути, так как нагорье Дейвиса довольно-таки удалено от любого населенного пункта Техаса. Я опробовал все пути.
Если вы едете сюда из Дель-Рио, вас встретит глубокое ущелье, прорытое в каменистых породах нижним течением реки Пекос, да бесполезные пустынные белые холмы. Как сказал мне один ковбой, «они пригодны только для того, чтобы держать окружающий мир». Дорога вьется вокруг раскаленных солнцем холмов вдоль плоскодонных каналов, вырытых потоками, бегущими к реке Рио-Гранде. Наконец где-то между Сандерсоном и Маратоном белые почвы переходят в красные, холмы покрываются зеленью, а воздух становится свежее и прохладнее. Этот путь наименее контрастен.
Дорога с запада, то есть из Эль-Пасо, сначала почти на протяжении ста миль идет вдоль реки Рио-Гранде у подножья иссушенных холмов, но в пределах видимости реки, что смягчает впечатление от пустыни. Наконец, дорога поворачивает между холмов на восток, к Ван-Хорну, и идет на протяжении еще ста миль по пустыне, теперь уже довольно безликой.
Конечно, можно спуститься в нагорье из штата Нью-Мексико, через Гуаделупские горы. Но, оказавшись в них, путник испытывает соблазн остаться в этих красивых местах. Есть еще шоссе № 290, идущее на запад из города Остина, которое проходит по плато Эдуардс до Шеффилда, а затем еще сто пятьдесят миль по местности, типичной для областей за рекой Пекос.
Я предпочитаю дорогу более резких контрастов: по шоссе № 80 до реки Пекос, затем поворот на юг и вдоль каньона Лимпия — в горы.
Заверяю августовского туриста, который воспользуется этим путем, что он прибудет к цели хорошо пропеченным и изрядно уставшим от видов равнин и миражей перед машиной от перегретого асфальта. Вот почему он страшно рад любой перемене пейзажа. И когда он наконец увидит горы, которые сначала примет за кучку облаков, чары нагорья Дейвиса тотчас овладеют им.
Ярким августовским утром я выехал на машине из Далласа и к ленчу с умеренной скоростью достиг Суитуотера. Потом я ехал под солнцем еще двести миль, все еще чувствуя в себе достаточно сил разбить стоянку среди песчаных дюн. Я свернул с шоссе на старую дорогу, которая привела меня на некую территорию со следами нефтеразведочных работ. Я оказался среди миниатюрного леса карликового дуба и мескитового дерева. Такие заросли называют чапарелью, что не совсем верно, поскольку чапарель предполагает густые заросли вечнозеленого карликового дуба, а здешний дуб не растет густыми зарослями и не является вечнозеленым.
Каждая дюна увенчивалась деревцем увешанного желудями дуба высотой от двадцати пяти до шестидесяти сантиметров. Между дубами возвышались мескитовые деревья, все в гроздьях желтоватых бобов, свисающих почти до земли.
Решусь высказать предположение, что ни в каком ином лесном регионе, за исключением, быть может, долины Амазонки, не наблюдается такого высокого отношения массы плодов к массе древесины, как в этих лилипутских джунглях к востоку от реки Пекос, в северной части округа Вард. Это нечто волшебное, сравнимое лишь с чудесами Йеллоустона. Следовало бы объявить эту территорию национальным заповедником.
По д-ру Б. Ч. Тарпу, маленький дуб (Quercus havardii) произрастает на песчаных южных равнинах Техаса и Восточного Нью-Мексико. Он редко достигает высоты семидесяти сантиметров, а ствол его поднимается из толстых корней, уходящих на глубину десяти — двадцати сантиметров. Дуб дает крупные желуди больше двух сантиметров длиной и сантиметра толщиной. Поэтому старая поговорка «Большой дуб вырастает из маленького желудя» для Америки не действительна: здесь из гигантских желудей вырастают миниатюрные дубы.
Преобразование рода Quercus по пути из Восточного Техаса к Западному настолько ярко и драматично, что бросается в глаза любому наблюдателю, а не только ботанику.
Самое большое разнообразие облика из всех видов этого рода являет дуб виргинский, наиблагороднейшее дерево штата. Ряды виргинского дуба тянутся вдоль восточного океанского побережья Техаса, повторяя его изгибы, выдерживая яростные удары ветра с залива. Вот почему со стороны, обращенной к морю, рост ветвей замедлен, а сами деревья будто гнутся к берегу. Так год за годом выступает в качестве скульптора влажный соленый ветер. В сумерках эти деревья предстают рядами древнегреческих вакханок-менад, обращенных лицом к морю, с длинными волосами, развевающимися назад, к берегу. Такими их вылепили неугомонные ветры.
Немного дальше в глубь суши те же самые виды дуба встречаются уже в виде гигантов. Один из них, близ Рокпорта, говорят, самое большое дерево в штате. Еще дальше от моря, уменьшаясь в размерах, дубы становятся обычными раскидистыми деревьями, подставкой под изящные гирлянды испанского бородатого мха. Это, несомненно, и наиболее распространенное дерево на лужайках в широкой полосе, огибающей прибрежные прерии на сотне миль от Хьюстона до Виктории.
Еще дальше, теряя в высоте, но все такой же раскидистый, виргинский дуб, кажущийся теперь приземистым, простирается до южной половины плато Эдуардс, бесспорно украшая собой ландшафт. Здесь он проявляет свойство разрастаться горизонтально до тех пор, пока вес листвы не прижмет вершины ветвей к земле на расстоянии метров пятнадцати от
