он снова мысленно обратился к учителю, вода подняла его, а он благополучно по ее поверхности перебрался на другой берег.
G. Faber «Buddhistische und neütestamentliche Erzählungen», стр. 58; 1913 г.
G. A. van den Bergh van Eysinga — «Indische Einflüsse auf evangelische Erzählungen», стр. 52 — 56; 2 изд., 1909 г. (признаёт возможность косвенного влияния приведенного инд. мифа на евангельское о хождении Петра). П.
10
См. мою книгу: «Der Sternhimmel in der Dichtung und Religion der alten Völker und Christentums. Eine Einführung in die Astralmythologie», стр. 268; 1923 г. Д. (В дальнейшем будет приводиться так: А. Древс — «Звездное небо»).
П. Сэнтив в статье «Кольцо Поликрата и статер (греч. монета) во рту рыбы» приводит массу сказаний с основным мотивом: нахождением брошенной в море вещи во внутренностях рыбы. В евангельском мифе о найденной Петром во рту рыбы монете — статера, а также в родственных сказаниях названный автор видит отражение распространенного на древнем Востоке культа священных рыб, каковой культ приносил жрецам огромные доходы, так как верующие жертвовали рыбам, — бросали в воду — пруды или прямо передавали жрецам, — различные ценные вещи; напр., предметы , из золота, деньги или драгоценные камни.
Иначе все это объясняет С. Люблинский. Как в сказании о брошенном в море и найденном в пойманной рыбе кольце самосского тирана Поликрата (см. хотя бы балладу Жуковского «Поликратов перстень»), так и в разбираемом евангельском мифе он видит намек на солнечное божество — солнце, которое погружается в море, как бы, проглатывается рыбой и снова появляется на горизонте, — обретается.
См. S. Lublinski «Das werdende Dogma von Leben Jesu», — стр. 153, 1910 г.
Мы лично, признавая частичную правильность обоих толкований, видим здесь еще два момента: один из них, позднейший, будет нами указан впоследствии, а второй, — исконный, сводится к следующему: в основе разбираемого мифологического мотива кроется хозяйственная подкладка, — роль рыболовства для древних, особенно для жителей морских побережий и островов. Для них, живших рыбным промыслом, каждая пойманная рыба приносила, — образно или мифологически выражаясь, — деньгу или другую ценность, т. е. средства к существованию. Слабые, еле заметные отголоски этого мифологического мотива и его реальной, хозяйственной подкладки мы улавливаем даже в русской сказке о золотой рыбке. О роли рыбы в древних религиях и мифологиях, включая также христианские, — см. основной труд F. Dölger — «Der heilige Fisch», 2 ч., 1922 г. П.
11
Данный Ианнов миф о чудесной ловле рыбы вскрывает нам одну любопытную сторону евангелий, почему на нем следует остановиться. В св. Луки есть рассказ о том, как. ученики с Петром во главе целую ночь безрезультатно ловили рыбу, а когда еще раз закинули, «по слову» Иисуса, сеть в море, то вытащили столько рыбы, что сеть стала рваться. Здесь-то Иисус сказал Петру, что «отныне будешь ловить человеков» (5, 1 — 10).
Иоанн этот миф, связанный у Луки с самым началом деятельности Иисуса, призванием первых учеников, использовал, отнеся ко времени после воскресения Иисуса из мертвых, и переработал так: когда после безрезультатной ловли сеть, по совету явившегося ученикам Иисуса, была заброшена в море с правой (счастливой) стороны и вытащена Петром, то оказалась наполненной «большими рыбами, которых было сто пятьдесят три; и при таком множестве не прорвалась сеть» (21, 1 — 11).
На последнем числе — 153 больших рыбы — остановился В. Смит и пришел к любопытному результату. Он спрашивает сначала, почему оказались пойманными как раз 153, а не 152 или 154 рыбы?, а затем отвечает:
«Дело становится ясным, когда мы обращаемся к (ветхозаветной) 2 книге Паралипоменон. Там сообщается, что «исчислил Соломон всех пришельцев, бывших тогда в земле Израилевой... и нашлось их сто пятьдесят три тысячи шестьсот» (2, 17). Еврейское слово «Элеф» («алфим»), правильно переведенное здесь чрез «тысяча» («тысячи»), очень часто означает «племя» («племена») или «большой, род» («рода») и, согласно приведённому месту, евреи полагали, что число (больших) языческих племен на земле=153.
Последние-то, в числе 153, и есть те «большие рыбы», кои были уловлены во всезахватывающую сеть церкви, новой религии. Думается, сомневаться в правильности такого толкования не приходится.
Совпадение между числами вряд ли может быть случайным, а предлагаемое объяснение совершенно просто, естественно и удовлетворительно.
Думается, никто не пожелает оспаривать это из-за числа 600. Ведь только «тысячу» или целое племя можно считать «большой рыбой». «De minimis non curat lex», — «закон не обращает внимание на мелочи», но на них обращает внимание тот, кто измышляет, создает миф».
Следовательно, пред нами не какой-то исторический факт, а так наз. евангельская цифровая символика (образное выражение), выражающая идею христианской проповеди, уловившей в сеть Петра-рыбака все племена мира.
Смит, «Ессе Deus», стр. 32-33.
См. также статью А. Немоевского — «Улов Петра» в его польском журнале «Mysl Niepodlegla» — «Независимая Мысль», №, 231; 1913 г. П.
12
Так как в древности не было стенографии, т. е. умения быстро и точно записывать, речь говорящего, то речи, приводимые не только в Деяниях, но и других новозаветных произведениях, являются, — независимо от мифичности соответствующих лиц, — плод поэтического творчества, измышлением самого автора, влагающего в уста герою слова, которые, по его мнению, тот должен был или мог произнести. Это замечание относится и к большинству древних исторических трудов.
Что же касается речи, где Петр оправдывается по случаю обращения им Корнилия, то она, по замечанию даже теолога (богослова) О. Пфлейдерера, — стоит в кричащем противоречии с 2 главой Павлова послания к галатам и даже с рассказом тех же Деяний (15 гл.) об апостольском соборе. См. O. Pfleiderer — «Das. Urchristentum», т. I, стр. 493 — 494; 2 изд., 1902 г. П.
13
Личность пресловутого Иуды Предателя — мифическая. Она сложилась под влиянием происшедшего разрыва, борьбы и ненависти между еврейским пролетариатом, — сектантами — христианами, — севера Палестины и южным племенем — коленом Иудиным с правящей жреческой аристократией Иерусалимского храма во главе. Отсюда — самое имя «предателя» — Иуда, как олицетворение враждебного христианам — христу Иуды — иудейского колена и народа. Позднее сюда привмешался элемент антисемитизма, — ненависти к евреям вообще, — со стороны христиан из язычников, как отражение борьбы между «языческой» и еврейской буржуазиями, втянувшими в свою борьбу массы. Для обоснования всего этого и создания «истории» предателя ,
