правительство, подписав пакт, подало в отставку.
Столь мрачной ситуация выглядела, однако, только по сравнению с «золотым» двадцатилетием прибалтийской независимости. В реальных условиях начавшейся мировой войны приходилось решать, быть ли под Советами или под нацистской Германией. Сравнивая угрозу, исходившую для их стран и народов с запада и востока, правящие круги Литвы и Латвии считали выбор в пользу СССР меньшим злом (в Эстонии ситуация была более сложной). Во-первых, перед их глазами стояли свежие примеры Австрии, Чехословакии и Польши – трех государств, запросто стертых Германией с политической карты Европы, тогда как пакты с СССР, по крайней мере, предусматривали продолжение существования их стран. В прибалтийских столицах полагали, конечно, с вариациями, что даже если в конце пути их ждет полная советизация, это все равно предпочтительней, чем оказаться под германским владычеством. Считалось, что, будучи включенными в состав СССР, три народа сумеют сохраниться и выжить, тогда как «освоение» Прибалтики германской военно-политической машиной таких надежд им не оставляет.
Наконец, война в Европе могла закончиться победой демократических стран (в то время участие СССР в антигитлеровской коалиции казалось немыслимым), что имело бы следствием ликвидацию политического наследия эпохи советско – германского альянса, в том числе в Прибалтике.
О реакции на пакты населения трех стран с полной уверенностью судить весьма затруднительно из-за существовавших в них весьма жестких ограничений прав на свободу слова и политическую деятельность. В среде левой интеллигенции и рабочих активистов договоры вызвали прилив энтузиазма. В конце сентября 1939 г. заместитель главы французской миссии в Риге Ж. де Босс отметил в дневнике примеры роста левых настроений: «Много говорят о коммунистической пропаганде в Латгалии»; в Московском предместье Риги «рабочие требуют прихода русских и смены государственного строя». В свою очередь, в бюллетене Департамента госбезопасности МВД Литвы от 16 октября 1939 г. отмечалось: «События этих дней показали, что среди наших рабочих коммунистическая агитация находит себе неплохую почву. Влиянию коммунистов поддается немало и тех рабочих, которые раньше с коммунистической деятельностью ничего общего не имели» [63, c. 131].
И в более широких слоях населения сделанный правительствами выбор между Германией и СССР в пользу последнего находил понимание, по крайней мере, как меньшее из двух зол. Например, латвийское крестьянство, получившее 2,5 млн. га сельскохозяйственных земель в результате национализации поместий немецких баронов, задаваясь вопросом-поговоркой: «что лучше – или под кнутом немца, или под бородой русского?», – разделяло в своей массе мнение, что «лучше оказаться в колхозе, чем под бароном». Такое же отношение к немецкому баронству было и в Эстонии. Латвийский посланник в этой стране В. Шуманис сообщал в МИД 17 апреля 1939 г.: «В народе по-прежнему наибольшим врагом считают немцев. […] В народе нередко проявляется мнение, что русские были бы меньшим злом» [137, c. 186–187]. Вернувшийся в начале июля 1939 г. в Москву из поездки на родину посланник Л. Наткевичус поделился со своими прибалтийскими коллегами наблюдением, что «литовское общество […] допускает, что Советский Союз может быть тем, кто спасет Литву от германской агрессии» [78, док. № 1]. Примирению страны с пактом сильно посодействовало возвращение ей исторической столицы – города Вильнюс, и области. Следующий после подписания договора день 11 октября стал по существу днем национального праздника в республике.
Пророссийские настроения были в целом характерны для офицерского корпуса прибалтийских государств, поскольку очень многие его представители вышли из рядов русской императорской армии и воевали против немцев в 1914–1918 гг. Видный латвийский политический и государственный деятель Б. Калниньш свидетельствовал: «Приходилось выбирать между Гитлером и Сталиным. В основном все офицеры армии считали, что если уж приходится с кем-то идти, то лучше с русскими» [цит. по: 11, с. 242].
Заключение договоров также приветствовалось проживавшими в странах Балтии национальными меньшинствами: русскими, белорусами, евреями.
Одним из факторов, склонивших общественное мнение стран Балтии в пользу ориентации на СССР, был углубляющийся хозяйственный кризис, вызванный фактическим прекращением товарообмена с их основными контрагентами в Западной Европе, прежде всего с Великобританией. В этих условиях торговые соглашения, заключенные Эстонией, Латвией и Литвой с СССР практически одновременно с пактами о взаимопомощи и как бы в рамках пакетных соглашений, в глазах жителей этих стран выглядели спасительными. В резолюции общегородского собрания старост рабочих и представителей профсоюзов Таллинна от 9 октября 1939 г., к примеру, говорилось: «Старосты рабочих и представители профсоюзов г. Таллинна констатируют, что таллиннские рабочие восприняли с большой радостью сообщения о заключении обширного торгового соглашения и пакта о взаимопомощи между Эстонией и Советским Союзом. Рабочие уверены, что эти соглашения обеспечат эстонских рабочих постоянной работой, что в связи с этим будет ликвидирована безработица и улучшится экономическое положение трудящихся» [63, c. 91].
В целом же основная масса населения восприняла пакты о взаимопомощи с пониманием, не веря в возможность абсолютно независимого и нейтрального существования своих стран в условиях мировой войны. В октябре 1939 г. уже мало кто сомневался, что принятые решения были хотя и трудной, но политически разумной уступкой обстоятельствам непреодолимой силы.
Отношения СССР с государствами Балтии (октябрь 1939 – май 1940 гг.)
Политика невмешательства
К немалому удивлению наблюдателей после заключения пактов и начала ввода войск на территорию трех стран советское руководство твердо держалось политики невмешательства в их внутренние дела. Это отнюдь не означало его отказ от плана насаждения «социализма» в Европе, частью которого была советизация Прибалтики. Однако в условиях европейской войны первоочередной заботой Кремля было создание на территории прибалтийских государств передового рубежа обороны, он же плацдарм для будущего прыжка в Европу. Советизация стран региона была задачей второй очереди. Поэтому Сталин с легким сердцем и пообещал Риббентропу в ходе беседы 28 сентября 1939 г., что этот процесс будет постепенным и растянется на продолжительное время [36, c. 611].
Следует также иметь в виду, что СССР был отнюдь не волен в своих действиях, и ему постоянно приходилось соотносить их с меняющейся международной обстановкой. При принятии решений по прибалтийскому вопросу определяющее значение имела комбинаторика его отношений с обеими воюющими коалициями. Обстановка осени 1939 г. определенно позволяла выполнить первую – военную – часть общего плана. Попытка незамедлительно перейти к выполнению второй – советизаторской – части программы несла в себе угрозу возникновения различного рода конфликтов с Берлином, у которого в регионе имелся огромный политический и, особенно, экономический интерес, и оставались «в заложниках» у СССР проживавшие там многочисленные граждане Рейха и фольксдойче. Это вынуждало Москву быть осмотрительной и не форсировать события, тем более что приходилось также учитывать возможную реакцию на них Лондона и Парижа. Чтобы заручиться «нейтралитетом» последних, обязательство
