ВКЛ, следует обратить внимание на неоднородность геополитической структуры этого государства, его выраженный регионализм.
Структурным стержнем геополитической организации ВКЛ можно назвать его размежевание на два макрорегиона — Литву и Русь.
Несмотря на отсутствие политической институционализации, это размежевание, тем не менее, осознавалось современниками, о чем свидетельствуют многочисленные исторические документы.
Термины «Литва» и «Русь» могли употребляться в нескольких значениях, что впоследствии приводило к недоразумениям, а то и откровенным фальсификациям при их трактовке. В широком смысле «Литвой» называли всю территорию ВКЛ, а литвинами — подданных великого князя. Однако внутри ВКЛ под «Литвой» подразумевали лишь регион, тяготеющий к столице государства — Вильно, — в то время как восточные и южные земли, населенные славянами («русскими»), фигурируют под названием «Русь» (региональное членение уже внутри этой «Руси» здесь значения не имеет).
На основе анализа государственных и частных актов Михаил Спиридонов делает вывод, что в XVI веке «Литва в узком смысле» занимала «прежде всего этнически литовские Виленский, Вилькомирский, Ковенский, Трокский и Упитский поветы, а также следующие полностью или частично „белорусские“ поветы ВКЛ: Браславский, Виленский, Волковыйский, Городенский, Лидский, западную часть Менского, большую часть Новгородского, почти весь Ошменский и Слонимский», восточная же Беларусь наряду с североукраинскими областями относилась к «Руси». Условная граница между «Литвой» и «Русью» проходила примерно по 28˚ восточной долготы, при этом принадлежность «порубежных» населенных пунктов и земель оказывалась неоднозначной{35}.
Нетрудно заметить, что «политическая Литва» не совпадает с Литвой этнографической. Охватывая помимо этнически литовских земель территории с преимущественно славянским или смешанным населением, она не включает в себя такую этнически литовскую область, как Жемайтия. Очевидно, связано это с тем, что ВКЛ изначально формировалось как смешанное славяно-балтское государство, поэтому его политическое ядро закономерно тяготело к зоне славяно-балтских этнических контактов, включая в себя порубежные литовские и русские области.
Таким образом, «политическая Литва» оказалась в роли «парадоксальной периферии»: окраины этнографических ареалов восточных славян и литовцев образовали политическое ядро государства, в то время как «коренные» и этнографически более «чистые» славянские и литовские области — «Русь» и Жемайтия — в это ядро не вошли.
Будучи ядром ВКЛ, «политическая Литва» закономерно определяла и направление развития государства. Именно здесь формируется специфическая «литвинская» политическая идентичность; политический класс Литвы, невзирая на этническую разнородность, выступает как единое целое. Первоначально идя по пути принятия древнерусской политической культуры, «политическая Литва» после Кревской унии осуществляет католическую переориентацию, причем в этот процесс втягивается и проживающая здесь русская по происхождению аристократия и шляхта.
Окраины государства реагируют на подобный поворот политической судьбы неодинаково. Жемайтия — этнографическая Литва, не вошедшая в политическое ядро ВКЛ, — относительно бесконфликтно обращается в католицизм. Русь, имеющая давнюю православную традицию, оказывает сопротивление окатоличиванию.
Тем не менее, до Люблинской унии православному населению довольно успешно удавалось бороться за свои права, а этнополитическая и религиозная ситуация характеризовалась высокой степенью терпимости. Люблинская уния катализировала и резко ускорила процессы полонизации и западной геокультурной переориентации литовской и западнорусской аристократии. Русская культура постепенно утрачивает роль важного государствообразующего элемента ВКЛ, вытесняется на нижние этажи социальной иерархии.
В это же время приходит конец относительной религиозной и национальной терпимости, и русское население ВКЛ оказывается не просто маргинализующимся, но и активно преследуемым элементом политической системы княжества.
Очевидно, гонения на православных ВКЛ имели глубинную историческую подоплеку. Преимущественно русский характер государственной культуры и относительная «мягкость» внутреннего устройства делали государственный проект ВКЛ на ранних его стадиях привлекательным для многих русских областей. В период максимального территориального расширения в состав ВКЛ входили земли нынешних Смоленской, Брянской, частично Орловской областей РФ, а также дальнее Подмосковье. Последующая переориентация правящих кругов ВКЛ на Польшу и Западную Европу привела к отпадению этих обширных территорий и усилению северо-восточного русского центра — Москвы.
По мнению российского политолога Вадима Цымбурского, в XVI веке Россия оформляется как особая цивилизация, обладающая относительно самодостаточным геополитическим ареалом, особой формой «огосударствленной социальности» (самодержавная монархия) и «сакральной вертикалью», то есть доктриной, легитимирующей исключительность и единственную правильность данного цивилизационного проекта{36, c. 217–218}. В Москве на первоначальных этапах в этом качестве выступала концепция Третьего Рима, представлявшая Россию в качестве острова, или последнего оплота истинной веры среди потопа ереси и безверия.
Выступая в качестве русского цивилизационного проекта, Россия, очевидно, становилась привлекательной и для значительной части населения древнерусских земель, оказавшихся в составе ВКЛ и Польши. Исповедуя православие и считая себя русскими, эти люди закономерно видели в Москве защитника и гаранта своих политических прав и свободы совести.
Отпадение от ВКЛ обширных русских вотчин дестабилизировало и те западнорусские области (Восточная Беларусь), которые остались в составе княжества. Эти территории становятся не только объектом постоянных притязаний Москвы, претендующей на собирание «всея Руси», но и сами обнаруживают серьезную политическую неблагонадежность (напр., восстание Глинского в XV веке грозило отпадением восточнобелорусских земель по Березину).
Дальнейшее усиление Москвы и политическая дискриминация православных со всей остротой ставят вопрос о политическом единстве ВКЛ.
Поскольку правящие круги государства сделали выбор в пользу католицизма и полонизма, русское население закономерно оказывается в положении изгоев.
В XVII–XVIII веках политическая Литва оформляется как регион, геополитически и геокультурно ориентированный на Польшу. Польская политическая культура и язык распространяются в среде литовского правящего класса, а «литвинская» идентичность становится местной вариацией общепольской.
Процессы полонизации охватывают и Русь, однако она по-прежнему сохраняет характер окраинного, пограничного с Россией региона, где польско-литовская традиция носит поверхностный, неустойчивый характер.
Возможно, польско-литовская ассимиляция Западной Руси была бы доведена до логического завершения, получи Речь Посполитая исторический шанс. Однако история рассудила иначе.
С ликвидацией Речи Посполитой и вхождением «политической Литвы» и «Руси» (Восточной Беларуси) в состав Российской империи наметилось усиление дезинтеграционных процессов этих двух регионов ВКЛ. Особенно заметным оно стало в результате активных деполонизаторских мер имперских властей в середине и второй половине 19 в.
Разделение Северо-Западного края на два этнокультурных региона — Белоруссию (именно в таком написании фигурировали земли Восточной Беларуси в трудах российских этнографов) и Литву — четко фиксируется в этнографических описаниях второй половины XIX века.
Характерно, что этнографы XIX века были склонны объединять под названием «Белоруссия» не только восточные земли бывшего ВКЛ, но значительную часть Смоленской губернии. Эти земли также входили в состав ВКЛ и были этнографически близки к Восточной Беларуси. Однако Смоленщина гораздо раньше перешла под контроль России, что обусловило здесь значительную нивелировку этнокультурных отличий от великорусского окружения.
Объединение Восточной Беларуси и Смоленщины в единый этнографический регион — Белоруссию — говорит о том, что во второй половине XIX века в Восточной Беларуси также шли активные процессы
