моей реакции не заметил. Продолжал рассуждать, как ни в чем не бывало.
— А теперь давай вспомним еще одну историю. Третий пример, как и обещал. Тем более, дело было громкое. О нем кто только не судачил. Уверен, ты тоже в курсе. В поле зрения сотрудников КГБ неожиданно оказались глава сети «Океан» Ефим Фельдман и директор одного из магазинов Владимир Фишман. Казалось бы, чем эти люди могут быть интересны Комитету Госбезопасности. Торгуют рыбой, никого не трогают. Но поймали их на том, что через зарубежные социалистические страны они вывозили крупные суммы денег, переводили их в валюту и таким образом готовились к бегству из Советского Союза. Вот и закрутилась машина. Товарищи эти начали давать показания о системе взяточничества в Министерстве рыбного хозяйства. Можешь представить уровень? Нет, все мы люди взрослые. Ясное дело, если копнуть, так везде нечто подобное найдётся. В результате вскрылась масштабная преступная схема по контрабанде чёрной икры. Её организатором признали замминистра рыбного хозяйства. Владимира Рытова. Слышал об этом? При аресте у него изъяли более трехста тысяч рублей. Представляешь такую сумму? Четыре года назад Рытова приговорили к смертной казни. Но…
Соколов замолчал на секунду. Он будто сомневался, можно ли со мной обсуждать все это. Однако потом продолжил.
— А главу министерства от уголовного преследования уберегло заступничество человека, имя которого все-таки называть не буду. Сам сообразишь. Спасти в этой ситуации может лишь тот, кто стоит очень высоко. Так вот вопрос к тебе, Стас. Где же в этих трёх случаях было настоящее преступление? А где настоящее наказание? Так что, знаешь… За себя я спокоен и уверен. В остальном… Спасибо тебе за бдительность. Все оказалось именно так, как ты и сказал. Я поговорил, с кем надо. Все проверили. Что надо исправили. Думаю, вопрос скоро решиться. Просто… Хотел узнать, почему ты поступил подобным образом. Ну, и, конечно, как узнал.
Мы дошли до арки, которая вела к черному входу в магазин, и Соколов свернул во двор. Видимо, наша беседа подошла к концу. Грузчиков на улице уже не наблюдалось.
— Перекури, потом зайдешь. Станут спрашивать, кто угодно, скажи, говорили о твоём поступлении в институт. И… Все будет хорошо, Стас. — Директор гастронома ободряюще мне улыбнулся, будто это я стал объектом внимания чекистов, а не он. Через секунду Соколов уже скрылся за дверью.
— Ни хрена хорошо не будет, Юрий Константинович. — Ответил я ему вслед. Но, естественно, очень тихо.
Больше необдуманных действий совершать не стану. Вот на порыве эмоций хотел помочь и что? Максимум, какие изменения произойдут, когда Соколова загребут, а его точно загребут, не сомневаюсь, он с бо́льшим желанием сольет тех, кто получал от него взятки. Потому что, я так понимаю, на их помощь Юрий Константинович и рассчитывает. Но помощи не будет. Вот в чем прикол. Им самим она понадобиться. А потом вообще очень до хрена людей захотят, чтоб директор гастронома замолчал. Кушать все любят вкусно, а платить за это полную цену никому не интересно.
В итоге после разговора с Соколовым на душе остался сильный осадок. Прям муть какая-то. И вроде я сам ни при чем, но за родную службу, которую всегда считал вполне отличным местом, было как-то стремно. Казалось бы, ОБХСС нынешних времен и мой БЭП связаны чисто исторически, так сказать. Законодательная база у нас уже сильно разниться. За сапоги точно никого не посадят. Но… Суть, в принципе не особо изменилась. Если рассуждать откровенно.
Я вдруг начал мысленно перебирать все дела, которые имелись в моем послужном списке. И кстати, почти ни одно не было доведено до логического конца. Просто так вышло. А некоторые вообще, до того, как я попал впервые в прошлое, развалились по моему желанию и при моем личном участии. Но это казалось вполне нормальным. Не убийцу же отмазал от заслуженного наказания. Вот как я размышлял тогда.
— Твою мать… — Высказался с чувством коробке с пряниками, которую нес девчонкам в отдел. Будто это пряники во всем виноваты.
Надо завязывать с путешествиями в Соколова. Этак я вообще скоро, по возвращению в родное тело, сам в монахи подамся. Или в священники. Благо, есть к кому обратиться. Исаев всегда рядом. Хоть в прошлом, хоть в настоящем.
В общем, день доработал с трудом. На душе буквально кошки скребли. Еще, как назло, постоянно ловил на себе Наташкины взгляды. Пассия Мажора была на рабочем месте и всем своим видом демонстрировала, что разговора нам не избежать. Просто она явно не хотела затевать его при свидетелях. Сто́ило нам пересечься в подсобках, Наташка набирала воздуха в грудь, тянула руку в мою сторону, собираясь, видимо, утащить меня в укромный уголок, но тут же рядом появлялся кто-то из персонала. Девчонка кривила губы и с недовольным лицом отходила в сторону.
Однако, под конец дня, разговор, который был неизбежен, все-таки состоялся.
— Как там Жорик? — Спросила Наташка когда я стоял на улице, размышляя, как лучше поступить.
Время уже поджимало. До встречи с Катенькой осталось совсем ничего. С одной стороны хотелось метнуться домой и привести себя в порядок. С другой, мы же вроде не о свидании договорились. Я только сказать ей, что нужно поговорить. А если приду весь расфуфыренный, будет выглядеть как-то слишком показушно. Скажет, вот дебил. Нарядился.
Причем Наташка вынырнула, как черт из табакерки. Я уже думал, пронесло. Мы с ней не пересечемся на сегодня. Ни хрена.
— Слушай, что за тупой вопрос? — Я, если честно, был сильно раздражен.
И этим днем, и этими разговорами с Соколовым, и Наташкой, кстати, тоже. Сама не знает, что хочет. Реально. Вернее, даже не так. Хочет она Милославского, это и ежу понятно. Просто я так считаю, если «нет», то нахрена мозги компостировать. И себе, и Мажору. Требует от него каких-то гарантий. А когда не получает их, посылает Жорика к черту. Потом бежит узнавать, как там у него дела. Что, блин, за натура у баб? Угомонилась бы уже. Жила бы тем, что есть сегодня. Или окончательно и бесповоротно послала Милославского. Хоть какой-то итог.
— Почему тупой? — Наташка от моей реакции растерялась. Она явно не ожидала, что я накинусь на нее с таким негативом.
— А что, умный? Ты сама видела, как Жорик. Могла бы не трепать парню нервы. Я тебе сказал в прошлый раз, плохо ему. Человек на самом краю побывал. И поверь, он вовсе не такой муда… — Я осекся а потом сразу исправился. — Не такой козел, как ты думаешь. Вот прямо совсем это не так. Он тебе не может многого рассказать. Вот и все. Реально не может.
— Да кто трепет то? — Лицо девчонки от возмущения пошло красными пятнами. Она, по-моему, вполне была готова вцепиться мне в лицо. Я даже немного отступил назад. От греха подальше. — Это он мне всю жизнь испортил. Своими метаниями. То люблю, то не люблю. То женюсь, то кто ты такая. Это как? Нормально? Опозорил га всю деревню. Потом вообще к матери явился. К отцу побоялся. Почти через два года. Так, наверное. Вопросы дурацкие ей задавал. Мол, любила ли я его. Любил ли он меня. Это нормально, по-твоему? К моей матери явился выяснять, любил ли он меня! Тебе не кажется, что-то вообще уже из ряда вон. За все время с дня гибели родителей, носа не показал. Хотя жили мы в одном городе. Неужели не знал?
— Подожди… — Я в этот момент охренел если честно. Просто не сразу из пылкой Наташкиной речи выделил самое главное. Вернее, не сразу сообразил, о чем она говорит. — А можно вот тут подробнее?
— Что именно⁈ Какой твой дружок дурак? — Наташка тоже разошлась не на шутку. — Об этом я могу говорить бесконечно!
— Да погоди ты! Откуда ты знаешь, что к матери твоей приезжал? И когда это было?
— Да по весне вот. Мамка с работы пришла, а он в засаде сидит. В кустах. Вел себя, как сумасшедший. А расскажите мне, говорит, как сильно я Наталью любил. И все время по сторонам оглядывался. Будто боялся, что его увидят. Мамка мне в письме потом рассказала. Говорит, точно с ума Жорик сошёл. И главное, потом еще просил никому не говорить о его приезде. Мол, он это в большой тайне держит. Даже Виктор не в курсе. Она ему предложила остаться. А он сказал, мол, нет. Есть еще одно дело. И все время какую-то коробку прятал
