взором окинула "восьмёрку" и, заметив ободранное Ольгой крыло, не преминула отреагировать соответствующим образом:
– Ты что, опять отцову машину разбила? Гоняешь, как ненормальная. Я с тобой и ездить-то боюсь. И мне ведь ничего не сказала. Вся в мать. Нашкодите, а потом прячетесь по углам.
– Бабушка! Перестань! – улыбнулась Ольга. – Ты компрометируешь нас перед Сашей. Не выдавай ему семейные тайны. Что он о нас подумает?
– Узнает, какие вы есть, – ответила бабушка, с трудом усевшись на сиденье. – Пусть уж лучше раньше узнает, чем позже.
Поднявшись в квартиру, бабушка сурово отчитала внучек за то, что в доме не убрано, обеда нет, и они не подготовились к встрече старого, больного человека. Сёстры молча, как провинившиеся школьницы, стояли перед ней, опустив головы. Ольга попыталась было оправдаться тем, что у них совсем не было времени, на что бабуля ответила:
– Бегать, крутить хвостами у вас всегда есть время, а приготовить квартиру к приходу бабушки из больницы времени нет.
Я не вмешивался в семейные неурядицы. Молча стоял в прихожей и представлял, как лет через сорок-пятьдесят Ольга станет такой же "доброй" старушенцией, гоняющей внуков. Эта картина меня позабавила, и Ольга, взглянув на меня, ущипнула за руку, тихонько прошипев:
– Ты что ухмыляешься? Тебе смешно, да? Не забыл ещё, что должен сообщить ей о шкатулке?
– Ты, вместо того, чтобы шептаться со своим кавалером, сходила бы в магазин и аптеку. – Слух у бабули оказался совсем неплохой. – А ты, – обратилась она к Светлане, – принимайся за уборку. – А ты, – ткнула она пальцем в меня, – иди на кухню и поставь чайник, нечего истуканом в коридоре стоять.
Старушка скрылась в своей комнате, а мы бросились выполнять её распоряжения.
Когда она появилась на кухне, я решил начать издалека – как-никак у человека больное сердце. В конце концов, ей надоело слушать моё вступление, и она решительно потребовала, чтобы я сказал, что случилось.
– В общем, вашу шкатулку с драгоценностями украли, – выдохнул я и приготовился оказать первую помощь или хотя бы подать стакан воды.
Как всегда при моём общении с этой семейкой я ошибся. Против моего ожидания никакой истерики не случилось. Бабушка даже не запустила в меня кружку с горячим чаем. Вместо этого она рассеянно помешивала в ней ложечкой и задумалась, подперев голову рукой, точь-в-точь как это делали её внучки. Наконец она произнесла:
– Ну и шут с ней. Я всегда знала, что это случится когда-нибудь. Хорошо хоть, что никого не зарезали из-за неё. – Ещё немного помолчав, она спросила: – Как это случилось-то? Воры сюда залезли что ли?
Я кратко рассказал, как всё произошло. А поскольку Эдик был скорее другом Светланы, чем Ольги, то старушка предположила, что Светлана и виновата в краже. Я пытался её переубедить, но бабушка ответила:
– Она тихоня-тихоня, а способна на всё. Это Ольга – огонь. Быстро вспыхивает и скоро гаснет. Я ей и доверяю больше, потому что она ничего не скрывает – что на уме, то и на языке. Захотела быть самостоятельной – живёт отдельно. А Светка всё исподтишка.
– А зачем вы квартиру сдаёте? – перебил я бабушку. – Вы сдаёте, а Ольга снимает. Она могла бы и в вашей жить.
– Не захотела в моей жить. Район ей наш не нравится. Да и квартира тоже. А отцов друг тоже за границу уехал. Вот Ольга как бы и приглядывает за квартирой, и живёт в ней. Платы он с неё не берёт, только за коммунальные услуги она сама платит. Так вот мы и живём. Да и родители ещё помогают. А Светке всё не нравится. Я её и утром разбужу и вечером спать уложу. И покушать всегда приготовлю. Чуть ли не горшок за ней выношу. И слова лишнего сказать боюсь. Она как зыркнет, бывает, так мне и не по себе становится, а взгляд нехороший. Ума же нисколько нет. С кем ни свяжется, всё негодяй окажется. И немец этот, Пауль. Что за человек, разве его поймёшь, если он по-нашенски ни слова не говорит.
– Ни слова? – переспросил я, удивляясь не столько неумению немца говорить по-нашенски, сколько вообще его появлению после клятв Светланы, что она знать не знает никакого немца. – А как же они общаются?
– На евонном тарабарском языке и общаются. Он её всё фру называет, а она смеётся.
– Значит, Светлана знает немецкий язык?
– Конечно, знает. И она, и Ольга. Они же всё детство за границей провели. До двенадцати лет там прожили. Они и не один язык знают.
Это всё было для меня новостью, и я спросил скорее сам себя, чем свою собеседницу:
– Значит, Светлана могла бы уехать за границу со шкатулкой?
– Конечно, могла бы. Втихаря бы всё подготовила и уехала.
– А Ольга способна уехать?
– И Ольга способна. Только если бы она собиралась уехать, то уже уехала бы – только её и видели.
– А чем она вообще занимается?
– Ольга-то? Со Светкой работала в одном издательстве, пока не уволилась. А сейчас работу ищет.
– Уволилась? Работу ищет? – спросил я недоумённо, вспомнив, как Ольга уже вторую неделю ищет работу.
– И правильно сделала. Чем под таким начальником быть, лучше уж по миру ходить, побираться.
– А чем ей начальник досадил?
– Проходу не давал, старый дурак. У самого дочь уж на выданье, а он к Ольге лезет.
– А к Светлане?
– А что к Светлане? К ней он не пристаёт.
– Почему? Они же похожи.
– А кто вас, мужиков знает, почему вам одна больше нравится, а другая меньше? Вот и он – вцепился в Ольгу и проходу ей не даёт, словно она околдовала его. Даже жены не стеснялся, а она тоже там работает. Каково ей на это смотреть? Вот Ольга и не выдержала. Написала заявление, подошла к нему при всех, схватила за нос, притянула к себе, поцеловала в лысый лоб, плюнула и отдала заявление. Он неделю поцарапанный ходил – когти-то у неё, что у кошки. Мне когда об этом соседка рассказала – она с ними работает, их туда и устроила – так я чуть со смеху не померла.
Услышав такой рассказ про Ольгу, я тоже чуть не помер, представив себя на месте начальника и вспомнив допросы с пристрастием.
Бабушка же, немного помолчав, вздохнула:
– Что с этими дурёхами делать, ума не приложу. За ними глаз да глаз нужен. Когда они дуются друг на друга – ничего хорошего из этого не получается. А когда в дружбе и согласии живут, то ещё хуже – сообща глупости делают.
В этот
