ее в чувство, но ничего не получалось.
— Твой врач проспит еще не меньше часа, — Смирнов приложил палец к ее сонной артерии. — Мы должны сделать все сами.
Он осмотрел ее с головы до ног. И от этого его взгляда Хена тряхануло. Присутствие рядом мужчины, которого его Катя так долго любила, заводило его ревность. Ревность, с которой было тяжело справиться.
— Все, кажется, в порядке, — сказал Смирнов, — руку только зацепило. Ножницы принеси!
Хен шумно выдохнул, и Леша понял, что он ревнует.
— Ножницы, говорю принеси! Или так и будешь стоять?
Он разрезал ее рубашку вдоль правого рукава…
— А вот и она! — рассматривая рану сказал Смирнов. — Сквозная! И это хорошо. — разрезав манжет на левом рукаве, он начал снимать с нее одежду. — Принеси все необходимое для обработки, — он посмотрел на Хена и понял, что тому неловко. «И то, что тебе неловко, тоже хорошо, это значит, что вы еще не были близки», — по-мужски, тоже ревнуя, подумал он. — И что-нибудь типа чистой рубашки, что ли, захвати…
Смирнов обработал рану.
— Ей нужно отдохнуть. Думаю, что у нее шок. «Пойдем», — сказал он Хену.
— Что будем делать с этими? — Хен кивнул в сторону внедорожников.
— В больницу их надо. Только про Катю, чтобы ни слова….
— Не успеют… — Хен сжал кулаки. — Отвезем в центральную. Он там их точно найдет.
Смирнов молча смотрел на него…
— Пусть. Пусть найдет. Всех сразу…, — он был уверен, что американец не оставит свидетелей.
Глава 30
Катя открыла глаза… «Господи, как пить-то хочется! — подумала она. — Интересно, после смерти что, тоже хочется пить?».
Она приподнялась с подушки и, сидя, осматривалась по сторонам.
«Почему так больно?». — она удивленно посмотрела на правую руку.
И тут в ее памяти, как картинки, замелькали воспоминания. «Граната… она же летела прямо на меня, — шепотом удивленно говорила она. — Так я не умерла?! Я не придумала его лицо? Это и правда был он?»
Спрыгнув с кровати, прямо босиком, она выбежала на улицу и, что есть силы, закричала: «Хен»!
Было уже темно. Все сидели у костра и смотрели на огонь.
Она видела, как он повернул голову и улыбнулся ей. Но другой, знакомый до боли голос, спросил ее: «Ты уже проснулась»?
***
Катя смотрела во все глаза и никак не могла понять, что перед ней Смирнов.
Он встал и подошел прямо к ней.
— Здравствуй.
— Смирнов? — ее взгляд был недоумевающим и удивленным.
Они молча смотрели друг на друга. И Леша понимал, что перед ним уже не его Катя, не женщина — кожа. Не 17-летняя девчонка с влюбленными зелеными глазами, которой она оставалась 13 лет.
«Она даже меня не обнимет?», — почему-то подумал Смирнов.
«Если он здесь, это может означать только одно, — подумала она и сказала: Я хочу выпить!».
Хен Шик подвинулся, приглашая ее присесть.
— Одна, — сказала она, — я хочу выпить одна.
Ха Ныль протянул ей бутылку макколли.
— Нет, это не буду! Джи Соп, у тебя еще остался ром?
Джи Соп вопросительно-изучающе смотрел на нее.
— Ну же! Ну пожалуйста! Или боишься? Боишься, что я достану из-за пазухи гармонь, позову бурого, и мы устроим дикие танцы? — грустно улыбнулась она.
Джи Соп посмотрел на нее и, не ответив ни слова, пошел в дом. Вернувшись, он протянул ей бутылку и сказал:
— Ты всем нам спасла жизнь. Спасибо, Катя.
— На гранату, из-за меня… — продолжил Хе Соп, взяв ром из ее рук, чтобы открыть.
— Ты девять мужиков покалечила, мастер спорта по пулевой стрельбе Катерина Семенова. Алексей нам рассказал, — Хен Шик кивнул в сторону Смирнова.
— Ты удивительная женщина, Катя, — смотря ей в глаза, сказал Ха Ныль. — Я понял это с самого начала. Наверное, поэтому и вел себя с тобой, как идиот.
— Удивительная… — повторил Джин Хек.
Катя перевела взгляд на Хена.
— А я зол, — наконец, сказал он. — я все еще на тебя очень зол, — он встал и пошел в дом.
Катя взяла бутылку из рук Хе Сопа и пошла за дом, к ручью.
Она, как и все сидящие у костра, знала — завтра ее здесь не будет.
***
Она пила прямо из бутылки… Ром обжигал горло и казался очень горьким. Думала ли она о чем — нибудь? Она думала только о том, как же она будет теперь без него? Как же она с этим справится? А он? Что теперь будет с ним? Он же впервые и по-настоящему кому-то открылся, кого-то полюбил…
Такое ощущение, что кто-то шутил злую шутку: поднимал их на ноги, латал раны, вселял веру, отогревал сердце, а потом оплеухой валил навзничь, и это продолжалось снова и снова.
— Ты не замерзла? — спросил подошедший Смирнов.
— Нет, Леш, — она сделала большой глоток.
— Думаешь, так будет легче, если напьешься?
— Не знаю.
— Мы должны…
— Я понимаю расклад.
— Любишь его?
И она разревелась. И била его, Смирнова, кулаками по груди. А он терпел. Потому что понимал. Понимал, что ей сейчас очень больно.
— Леш, уйди, а! Я хочу на небо посмотреть. Одна. — и она легла на землю, как всегда, широко расставив руки.
Его будто обожгло этой фразой. Будто теперь до него, наконец, дошло: это все. Это конец. Она никогда больше не полюбит его, не будет с ним. Ни за что.
— Долго на земле не лежи, простудишься. — и он пошел в дом. Катя достала наушники и вставила их в уши.
«Just one last dance
Before we say goodbye
When we sway and turn around, around, around
It's like the first time» — она подпевала Саре Коннор и плакала, плакала, плакала.…
«Наверное, я уже сильно пьяна, — думала она, — потому что звезды кружат вокруг меня, как в этой песне, как в этом последнем танце».
Он давно сидел в темноте, чуть поодаль от нее. Сидел и смотрел.
О чем он думал? Что чувствовал?
Он понимал, что завтра он должен совершить поступок — он должен отпустить эту женщину, чтобы сохранить жизнь ей и всем, кто его окружал. Могли ли его чувства быть важнее ее жизни? Нет, не могли. Поэтому Хен был практически спокоен. Что делать с болью внутри? Об этом он подумает завтра. Об этом он подумает тогда, когда с ней все будет хорошо.
Он видел, что она лежит на земле, широко расставив руки, и поет эту песню, дурацкую, грустную и сердце разрывающую песню про расставание. Он понимал, что ей плохо, больно, так же, как и ему… Как же он хотел лечь рядом с ней, как тогда, в поле, чтобы
