использует, как только снова представится подходящий момент.
Верил ли я в то, что он действительно способен напасть на меня? Да. С моим взрослением отношения между нами неизбежно натягивались — это нормально для нашей звериной натуры, она требует подтверждать силой свое положение в иерархии или же бросать вызов, чтобы оспаривать ее. Рано или поздно стычка между нами на предмет того, кто кому подчиняется, произошла бы, отношения с Летти — лишь повод сцепиться. Но это не бой насмерть и уж тем более, не могло быть никакого подлого нападения со спины после того, как вопрос, кто сильнее и кому диктовать дальше правила, был исчерпан в честном поединке. Вот такого гадства от бывшего друга и наставника я не предвидел и поэтому чувствовал себя сейчас погано. Мало того, что в один миг оказался разочарован и предан тем, кого знал и кому верил почти всю сознательную жизнь, так еще и перед своей женщиной опять был выставлен идиотом, слабаком и тем, кто все еще хранит от нее грязные секреты. И плевать, что последнее — правда, это не касается никого, кроме нас с Летти.
— Де… декурион Крорр! — при виде ликтора у Вероники едва не подогнулись ноги, и она дернулась, как будто порываясь снова ломануться в кусты, а потом уставилась ошалело на меня с Войт, с перепугу, очевидно, вообще не замечая метаморфозы в облике рыжего. — Так вы… с ними… но… как? Ты же научил нас, как и куда бежать, уговорил рискнуть! А сам с ликторами?
Я закатил глаза и подтолкнул девушку ближе к закутанной в одеяло лежащей Ингине и нажал на плечи, заставляя сесть рядом.
— Мы не с ними, это просто бывший командир с нами, — внесла ясность Летти, хотя, судя по выражению лица Вероники, особенно понятно ей не стало. — Не важно. Ты лучше скажи, как спаслась и что было.
— Да не знаю я толком как! — все еще переводя расфокусированный от стресса и удивления взгляд с одного на другого, ответила кадетка. — Мне же теперь постоянно в туалет хочется, ну… по-маленькому, ребята на привалах рычали на меня за то, что все время периметр охранный приходилось отключать и выпускать. А тут лежу, терплю, смотрю — Хильда с Рамосом сидят на страже, пошептались и потихоньку вырубили тревожку да покрались в лес… понятное дело зачем. Они же только для виду вроде как не вместе, она наци, он цветной — не пара и все такое, дурость какая, прости господи, а реально… — Войт издала раздраженный вздох, и рассказчица встрепенулась, возвращаясь к теме: — Я на радостях тоже побежала в кусты. И только присела, тут все и началось. Прожекторы сверху врубились, сирена заорала, декурион Заар, как глас божий, грохочет: «Всем встать и немедленно погрузиться в транспорт! За неподчинение или попытку бегства смерть на месте!» Я тут же чуть еще и не обделалась. Крики, суета, с перепугу ломанулась не туда. — Вероника опять начала всхлипывать и лежавшая до этого деревяшкой Ингина, поднялась и погладила ее сочувственно по плечу.
Полукровная мелочь выглядела разом осунувшейся и будто повзрослевшей на несколько лет, и мне остро захотелось врезать Харду еще и за нее. За его лицемерие, за сам факт появления ее на свет, за то, что пока все еще осознавал постепенно: он предатель. Он, не я. Он предал свою семью в нашем мире, связавшись с матерью Ингины, он предал саму беднягу нимфу, бросив ее с ребенком, от предал свое дитя-смесок, хотя наверняка знал, что должен быть рядом, помогая постигнуть собственную натуру и принять животную половину, он задурил меня, вбивая в голову, что никто и ничто в этом мире не важен и все, чему мы должны себя посвятить, — это борьбе за возможность вернуться домой и разъединить опять наши миры, возвращая все к истокам, не считаясь с жертвами, и наплевать какими средствами. А я, как лох распоследний, верил ему и образу аскета непогрешимого, всего себя положившего на достижение главной цели, отказавшегося от всего и учившего этому нас. А что теперь вижу на деле? Ни в чем он сам себе не отказывал, ну да, связь с местной нимфой, типа, за измену своей единственной же не считается, а ребенок, от нее родившийся, — никто, мусор. Ублюдок!
Манипулировал нами, внушая, что жизнь здесь — это и не жизнь в самом деле, ни к чему нельзя привязываться, никого подпускать близко… Я же от Летти всерьез думал отказаться, игнорировать невыносимую тягу к ней, отрицать то, что с первого мгновения ощутил — нам дальше только вместе. Я — придурок, а Хард — урод.
Вероника настороженно покосилась на взъерошенную полунимфу и продолжила:
— Потом сверху бабахнуло, заскрежетало, заревело страшно, свет стал метаться по лесу, совсем все смешалось. Я решила — убивать нас начали, и побежала сломя голову. Грохнуло, земля задрожала, кричать стали страшно, я упала, через минуту рядом тело шлепнулось, чуть не на меня, только хотела откатиться — слышу, рядом дышит кто-то, да так жутко, что у меня едва сердце не встало. Как заморозило всю. Так и лежала, и оно, видно, решило, что и я мертвая.
Я покачал головой, стоя за спиной у Вероники и прямо глядя в глаза Летти. Хард бы ни за что не ошибся, стук сердца девушки был слишком отчетливым — обмануться невозможно. Хотел бы он ее смерти, не дышала бы уже.
— Погодите, — Войт, кивнув мне понимающе, взглянула на Бронзового. — Мне не попались тела Рамоса и Хильды, а вам?
Я не особенно всматривался в лица, но этих двоих точно не переносил в будущий крематорий.
— Нет, их я не видел, — замотал в унисон со мной башкой бывший ликтор.
— Как думаешь, они могли выжить? — с надеждой спросила Летти.
Я скрипнул зубами, борясь с желанием соврать и успокоить ее, априори избегая обязательных последствий, но таки выдал ей то, что думал на самом деле. Время лжи неуклонно подходит к концу.
— Предполагаю, что Рамоса Хард, скорее всего, убил, а вот Хильду и Веро оставил для того, чтобы использовать в качестве ищеек.
Войт шумно потянула воздух носом, запрокидывая голову и сжимая челюсти, и по мне волной прошлась ее очевидная боль.
— Ну и дерьмо, — пробормотала она. — Какое же все это конченое дерьмо! Причем со всех сторон. Почему все, на хрен, должно быть так? Неужели никак по-другому?
— Если ты имеешь в виду то, что эти двое обрекли на гибель других, поддавшись своей похоти… — начал дракон, но Летти его оборвала:
— Ой,
