— Ром, он нас нах*й послал? — спросил я.
— Ваще по-жесткачу, — сказал Рома.
— Вы, конечно, можете меня избить. Можете даже убить, а потом ждать, пока я спущусь из своей комнаты, где я сохранился. Но спустившись, я повторю свой вопрос, и вот почему. Здесь все говорят на одном условном языке. Ты произносишь слово, и я слышу тот смысл, который ты в него вкладываешь. Мы, японцы, очень любим «Битлз», но не многие из нас могут похвастаться пониманием текстов. Нам нравятся музыка и голоса. Здесь же придётся отдавать себе полный отчёт в том, что именно мы поём, поскольку...
— Не продолжай, мы уже поняли, что ты долбо*б, — прервал его я. — Учись, пока я жив: хорошая песня всегда — ни о чём. Но каждый слушатель наполняет её собственным смыслом. Умение писать такие тексты обуславливается талантом. Это тебе не три строчки нерифмованные высрать.
— Между прочим, хайку — это высокое...
Рома издал губами звук пердежа, и Иствуд, позеленев от злобы, заткнулся.
— На счёт три, — сказал я, сменив гитару на электрическую. — Раз, два, два с половиной, два на ниточке, три!
Рома выдал два фальстарта подряд, но на счёт «три» мы грянули одновременно. Я сразу же начал морщиться. Всё было не так, всё было не то... Но ведь — было. Расслабься, Мёрдок. Ты делаешь музыку с людьми, которые разбираются в музыке, как свиньи в апельсинах. Разумеется, поначалу будет хреново. Представь, что ты ограняешь алмаз. Гы, какое дебильное слово — «ограняешь». Оно вообще существует? Может, «ограниваешь»? Или это такая же подстава, как с «победю»? Ай, блин, я ж петь должен!
— Белый снег! — заголосил я, и собственный голос без микрофона показался мне слабым и плоским. — Серый лёд! На растрескавшейся земле! Одеялом лоскутным на ней — город в дорожной петле! А над городом плывут облака!
— Совсем ох**ли?!!
Музыка разом смолкла, только Рома успел после выкрика ещё разок шлёпнуть по хай-хэту, что придало сцене драматизма. Я посмотрел на верх лестницы и увидел там Сандру. И только после этого услышал мощный рёв, доносящийся со второго этажа. Помощнее моего.
— Ребёнка разбудили, дебилы! — возмущалась Сандра.
— Бля, я про него забыл, — честно признался я.
— Ребёнка? — хором изумились Рома и Иствуд.
Я грустно посмотрел на Иствуда.
— Что, после моего третьего раза ты всё-таки уснул и самого интересного не слышал? Ну да, у меня теперь есть ребёнок. Айда покажу.
TRACK_32
— Вот поэтому я и не фанател с идеи стать папашей, — сказал я, когда мы вошли в комнату, которую я «сдал» малолетнему бугаю.
Демонстрация чада не задалась. Проснувшись от моей мега-музыки, малой запаниковал, заметался, расшвырял постельное бельё, снял с себя трусы и теперь выл, с ужасом глядя на свой выдающихся размеров прибор.
— Где я?! — заорал он, увидев меня и Сандру.
— Здесь, — не стал я врать. — Это место... Можешь называть его «задницей». Я называю педовней, но ты слишком мелкий, чтобы говорить такие...
— Где я? — перебил меня мелкий и, будто поясняя мысль, потряс членом, который, кажется, едва поднял.
— Стопудово твой сын, верю, — сказал Рома.
— Пошёл ты! — огрызнулся я и, как мог ласково, обратился к Рчну: — Это ты. Понимаешь? Ты. Такой. Стал.
— Ы-ы-ы? — Он потряс членом ещё яростнее, и тот стал наливаться силой.
— Угу, — сказал я, борясь с желанием сделать шаг назад. — Может, ты трусы наденешь, а? Сандра, помоги ему трусы надеть.
— А чего сразу я? — удивилась она.
— Ты же женщина, блин!
— А ты — мужчина, блин!
— В том-то и фикус. Я к этому прибору не прикоснусь. Боюсь, он меня аннигилирует.
— То есть, ты хочешь посмотреть, как я к нему прикоснусь?
— Сэнди, мать твою так, не усложняй, а? — взвыл я. — Всё и так сложно!
— Ладно! Ссыкло.
Сандра подняла исподнее Рчн и подошла к нему самому.
— Это... Давай наденем, а? — Она потрясла перед ним трусами. — Смотри, какие клёвые.
— По-моему, он дрочит, — тихо сказал Рома.
Рчн и вправду делал что-то такое, глядя на Сандру. Сандра занервничала.
— Эм... Мёрдок? У меня какие-то крайне хреновые предчувствия.
— Блин... Щас!
Мне в голову ударила светлая мысль. Я призвал гитару и зажал аккорд Am.
Навык Чарующие Звуки активирован
Я провёл рукой по струнам, и Рчн замер без движения.
— Три секунды! — рявкнул я, продолжая играть перебором что-то в духе «Города золотого».
— Б**дь, господи, сука, б**дь! — причитала Сандра, но действовала при этом быстро. Отодрала обмякшую руку Рчн от его же прибора, толкнула пацана на койку и надела на него трусы.
Чётко успела, навык как раз закончился, и Рчн зашевелился. Если его и удивила внезапная смена положения в пространстве и появление на теле трусов, то он этого никак не обозначил. После стольких-то потрясений это — право слово, мелочи.
— Так! — выдохнула Сандра. — Хороший мальчик. Теперь вспоминай, куда дел штаны.
— Нету! — развёл руками Рчн.
— Как «нету»? Здесь бесследно ничего не пропадает. В инвентарь, что ли, утянул?
— У-у-у, — загудел Рчн.
Письку теребить он больше не рвался — и на том спасибо. Зато его настигло задумчивое настроение. Он сел на кровати и стал тпрунькать рукой по губам. Вот так: «Тпрунь, тпрунь».
— Ты читать умеешь? — ласково спросила Сандра.
— Какой «читать»? — поморщился я. — Пацану два с половиной года. Он что, похож на вундеркинда?
— Ну а как я ему объясню, как достать из инвентаря штаны? — взвилась Сандра. — Как я ему вообще хоть что-то объясню?! Два с половиной? — резко понизила она голос.
— Угу, брат пробил. Во всяком случае, такой возраст при регистрации был указан. А он, как я понял, автоматически проставляется, при сканировании мозга.
— А нахрена они вообще это сделали, никого не предупредив?!
— А они не в курсе, прикинь. Брат чуть не обосрался, когда понял, что я ему не алкогольный бред пересказываю. Сейчас там раздают п**дюли в атмосфере строжайшей секретности. Кстати да, брат просил никому не рассказывать. Блин...
Я с неудовольствием покосился на Рому и Иствуда. Ну не получается у меня ни на чём сконцентрироваться, когда есть музыка. У меня тут группа, алё! Какие, нахер, дети?!
— Вы ничего не видели, — мрачно предупредил я обоих.
Рома кивнул и показал жестом, что скорее сожрёт собственные яйца, чем проговорится. Может, что-то другое имел в виду, не знаю я этого жеста, херь какая-то. Но выглядело убедительно. Иствуд же, до сей поры молчавший, вдруг произнёс целую речь:
