Пролог. Айронкестль
Ревекка Шторм ожидала духов. Слегка прикасаясь к золотой вставочке, она держала карандаш наготове на листке серовато-зеленой бумаги. Но духи не являлись.
– Я плохой медиум, – вздохнула она.
У Ревекки Шторм было лицо библейского дромадера и волосы, почти как его же песочного цвета шерсть. Глаза ее были мечтательны, но рот, вооруженный зубами гиены, способными раздробить до самого мозга кость, свидетельствовал о реалистическом противовесе.
– Или же я недостойна? Чем-нибудь провинилась? Это опасение ее очень встревожило.
– Но не философы же выдумали такую чушь? – воскликнула тетя Ревекка.
– Именно философы, тетушка.
– Тогда их нужно заключить в дом умалишенных.
Официант подал для тетки яичницу с копченым свиным салом, а для Гертона, не любившего яиц, жареное мясо и две небольшие сосиски. На сверкающей белизной скатерти были разбросаны, как островки: чайник, горячие мягкие булочки, свежее масло…
Три собеседника ели с религиозной сосредоточенностью. Гертон расправлялся с последним ломтиком жаркого, когда была подана корреспонденция, состоявшая из нескольких писем, телеграммы и газет. Тетка овладела двумя письмами и газетой под названием «Тhe Сhurch» («Церковь»), Гертон взял «New York Times», «Ваltimor Mail», «Washington Post» и «New York Herald».
Но прежде он распечатал телеграмму и с легкой усмешкой, смысл которой трудно было понять, сказал:
– Нас готовятся навестить французские племянник и племянница.
– Они приводят меня в содрогание, – заметила тетка.
– Моника обворожительна! – заявила Мюриэль.
– Как оборотень, принявший вид молодой девушки, – возразила Ревекка. – Я не могу видеть ее, не испытывая какого-то порочного удовольствия. Это искушение.
– В ваших словах есть доля правды, тетушка, – согласился Айронкестль, – но поверьте, что если ум Моники легковесен, как пробковый поплавок, добрая доза свинца – лояльности и чести – держит его в равновесии.
Из конверта с маркой Гондокоро он извлек второй конверт, грязный, весь в пятнах, со следами присохших лапок и крыльев раздавленных насекомых.
– А это, – сказал он с чем-то вроде благоговения, – это от нашего друга Самуэля… Я вдыхаю запах пустыни, леса и болота.
Бережно распечатал он пакет; лицо его потемнело. Чтение продолжалось. По временам Гертон начинал тяжело дышать, почти задыхался.
– Вот, – наконец сказал он, – приключение, которое превосходит все то, что я считал возможным на этой гнусной планете.
– Гнусной? – возмутилась тетушка. – Божье творенье!
– Разве в Писании не сказано: «И пожалел Господь, что сотворил человека на земле, и опечалился Он в сердце своем?…»
Ревекка, подняв бесцветную бровь, занялась своим черным чаем. А охваченная любопытством Мюриэль спросила:
– Какое же приключение, отец?
– И будете вы, как Боги, знающие добро и зло!.. – лукаво подзадоривал Айронкестль. – Но я знаю, Мюриэль, что ты сохранишь секрет, если я возьму с тебя слово. Ты обещаешь?
– Беру Бога в свидетели! – произнесла Мюриэль.
– А вы, тетя?
– Я не призываю Его имени всуе. Я говорю: да!
– Ваше слово ценнее всех жемчужин океана. Гертон, привыкший сдерживать волнение, был возбужден более, чем позволяло видеть его лицо.
– Вы знаете, что Самуэль Дарнлей отправился на поиски новых растений, в надежде пополнить данными свою теорию круговых превращений. Объехав много страшных мест, он достиг земли, не исследованной не только европейцами, но ни одним живым существом. Оттуда именно он и прислал мне вот это письмо.
