И пошла вдоль пляжа. Он меня догнал и с нежностью и в тоже время с силой прижал к себе. Я почувствовала его горячие руки. Голова закружилась. (Господи! Я готова пожертвовать многим, чтобы снова ощутить жар его объятий, его губы). В его сильных руках я почувствовала себя пташкой, маленькой и беспомощной. Мне безмерно стало жалко себя. Как много мне хотелось сказать этому сильному человеку, чей ребенок всё настойчивее заявлял о себе, что я глупая, никчёмная дура, что больше жизни я люблю его, его одного! Но я только опустила голову, и слёзы закапали на его руки. Я чувствовала, что он не сводит с меня глаз. Почему он молчит!? Он должен сказать мне хоть что-нибудь! Ну, хоть что-нибудь! Сдерживаться не было больше сил. Я прижалась к его груди и зарыдала. Он начал гладить меня по голове, прикасаться губами к шее, плечам… Малыш тоже начал волноваться и стал пихаться кулачками и пяточками. Роман неожиданно остановился, долго смотрел в моё зарёванное лицо, как будто видел его впервые и сказал:
— Я хочу стать ему отцом.
Я не выдержала и решила признаться:
— Это твой ребенок.
Он опешил. Его лицо скривилось:
— Нет! Нет! Ты не могла так со мной поступить!
Я пожала плечами:
— Я была у тебя, сказала, что очень сожалею, но ты…
— Почему ты тогда не сказала про ребенка?
— Потому что не хотела тебя связывать насильно. Я не хотела манипулировать малышом только для того, чтобы вернуть тебя…
— Глупая! — он прижался ко мне, — так много времени прошло и я не был с ним…
— Главное, чтобы ты был с ним, когда он родится.
Он обнял меня, стал жадно целовать, шептал что-то на ухо. Но я плохо понимала смысл этих слов. Это было похоже на далёкий шелест звёздных миров, на восторг, который я испытывала, когда отец подбрасывал меня маленькую вверх. Полёт этот, хотя и захватывал дух, был коротким, и крепкие руки отца всегда были рядом. Полёт, в который я отправлялась с Романом, обещал быть вечным… и в радости и в горе… пока смерть не разлучит нас…
Эпилог
Мы еще не решили как назовем малыша, если это будет мальчик. А вот девочку мы назовем Ириной. В честь моей лучшей подруги.
Я долго думала, почему моя подруга так изменилась, почему не захотела общаться со мной и пришла к выводу, что это была ее защитная реакция. Она больше никому не доверяет, она не хочет и боится подпускать к себе людей. Потому что самая сильная боль, которая только может быть — это удар, нанесенный близким человеком! К счастью я это поняла, и давно не сержусь на нее.
Еще я знаю, что очень скоро она прилетит в Сочи, и спустя пару часов зазвонит мой телефон, и знакомый голос меня спросит:
— Алло, это дурдом?
Я улыбнусь и отвечу:
— Как же я по тебе скучала…
Конец
