Сестра подала ему бумагу, карандаш, и он написал на оплаченном бланке:
«Разыщите упоминание того же времени, но во Франции. — Грант».
С аппетитом съев пудинг, Грант стал устраиваться на ночь. Он уже почти засыпал, когда почувствовал, что кто-то склонился над ним. Он открыл глаза и увидел Амазонку, которая в эту минуту показалась ему огромней обычного и еще больше похожей на корову. В руке у нее был желтый конверт.
— Я не знала, как быть, — сказала она. — Мне не хотелось вас беспокоить, но, может, здесь что-нибудь важное? Все-таки телеграмма. Если не отдать ее сейчас, она опоздает на двенадцать часов. Сестра Ингхэм уже ушла, а сестра Бриггз придет только в десять. Мне не у кого было спросить. Но ведь я вас не разбудила, правда?
Грант уверил ее, что она все сделала правильно, и Амазонка с облегчением вздохнула, отчего портрет Ричарда едва не свалился с тумбочки. Пока Грант читал телеграмму, она стояла возле кровати, готовая принять на себя часть его горя, так как была уверена, что в телеграммах бывают только плохие новости.
Это был опять Каррадин.
«Вы считаете должно быть хотя бы еще одно повторение должно быть еще одно обвинение знак вопроса — Брент».
Брент не забыл оплатить ответ, и Грант, не медля, написал: «Да. Желательно во Франции».
— Выключайте свет, — сказал Грант Амазонке. — И раньше семи меня не будите.
Так, с мыслями о Каррадине Грант и уснул.
Каррадина он увидел рано утром и поразился его необычному виду. Каким-то непонятным образом Брент в одну ночь настолько раздался в плечах, что про его пальто никто не сказал бы, что оно с чужого плеча. На лице у него сияла широкая улыбка.
— Вы удивительный человек, мистер Грант. В вашем ведомстве все такие или вы один?
Грант смотрел на него, веря и не веря.
— Не может быть! Вы нашли! Во Франции?!
— Нашел, хотя сам почти не верил. Слишком мало было шансов.
— Так что это? Хроника? Письмо?
— Нет и нет. Все гораздо удивительнее и гораздо печальнее. Канцлер Франции держал в Туpe речь перед представителями Генеральных штатов, в которой не обошел вниманием интересующий нас слух. Он даже был весьма красноречив, когда говорил о нем. Это-то отчасти меня и успокоило.
— Почему?
— Ну, так сенатор набрасывается на человека, который разоблачает его перед его же людьми.
Государственные интересы никого не волнуют, их заменяют политические интриги.
— Брент, почему вы не работаете в Скотленд-Ярде? Итак, что сказал канцлер?
— Он говорил по-французски, а у меня ужасное произношение, так что читайте сами. — И Каррадин вручил Гранту листок бумаги, исписанный детским почерком.
«Regardez, je vous prie, les йvenements qui aprиs la mort du roi Edouard sont arrivйs dans ce pays. Contemplez ses enfants, dйjа grands et braves, massacrйs impunйment, et la couronne transportйe а l'assassin par faveur des peuples».[23]
— Ce pays[24], — повторил Грант. — Как же он ненавидит Англию. Чего стоит одно его предположение, что мальчики были умерщвлены по «благосклонности народной»! Варварское мы племя, а?
— Правильно. Это именно то, о чем я вам говорил. Конгрессмен хочет заработать очко. Но в том же году, примерно через полгода, французский регентский совет направляет к Ричарду посольство. Не все, верно, поверили. Ричард же подписал охранную грамоту, чего он, конечно же, не сделал бы, если бы они продолжали его поносить.
— Да, похоже. Вы запомнили даты?
— Конечно. Они у меня записаны. Кройлэндская хроника — 1483 год, конец лета. Монах пишет, что появились слухи, будто мальчики убиты, но никто не знает, что именно произошло, а оскорбительное выступление канцлера состоялось в январе 1484 года.
— Чудесно, — сказал Грант.
— Скажите, зачем вам понадобилось еще одно упоминание убийства?
— Двойная проверка. Вы знаете, где находится Кройлэнд?
— В стране болот.
— В стране болот!.. Возле Или. Именно там, в стране болот, отсиживался Мортон после бегства.
— Мортон! Ну конечно же! Следовательно, если слухи распространял Мортон, они должны были появиться на континенте после того, как он бежал туда. Мортон исчез осенью 1483 года, а уже в январе 1484 года об убийстве заявил канцлер Франции. Между прочим, Кройлэнд — место весьма уединенное, идеальное убежище для беглого епископа, пока он ищет способ переправиться за границу.
— Мортон! — повторил Каррадин, словно пробуя ненавистное имя на вкус. — Как только мы натыкаемся на очередное сомнительное дельце, вы тотчас вытаскиваете на свет Мортона.
— А, вы тоже это заметили!
— Он стал душой заговора еще до коронации Ричарда. Мортон поддерживал восстание и когда Ричард уже был коронован. Вот и теперь след вел во Францию, липкий, как у улитки, разрушающей все на своем пути.
— Ну, насчет улитки, — это всего лишь эмоции. С ней в суд не пойдешь. Однако у меня нет никаких сомнений насчет его деятельности после бегства из Англии. Мортон вместе со своим приспешником Кристофером Варвиком изо всех сил старался во славу Генриха, поэтому для возбуждения ненависти к Ричарду бессчетно «посылал храбрые письма и отправлял тайных гонцов» в Англию.
— Так-так. Я, конечно, не знаю, с чем можно идти в суд, а с чем нет, но мне кажется, что идти по следу улитки не запрещается… Вы не запрещаете? Я уверен, Мортон занялся подпольной деятельностью еще до того, как перебрался во Францию.
— Безусловно. Для него смещение Ричарда было делом жизни или смерти. Пока Ричард сидел на троне, он и думать не мог о карьере. Он был человеком конченым. Значит, у него не оставалось выбора. Он всего лишился, кроме того, что положено было простому священнику. Это он-то, Джон Мортон! Без пяти минут архиепископ! А вот Генрих Тюдор, которому он, несомненно, помог, сделал его архиепископом Кентерберийским, а потом кардиналом. Да, так-то вот. Мортону было жизненно необходимо свергнуть Ричарда.
— Это был человек, — сказал Брент, — который идеально соответствует миссии разрушения. Вряд ли он был способен на сомнения. Слушок об известном нам детоубийстве он сочинил играючи.
— Но все-таки не надо забывать о том, что он, возможно, сам в это верил, — возразил Грант, чья привычка полагаться только на неопровержимые доказательства победила в нем даже неприязнь к Мортону.
— Верил, что мальчики убиты?
