Книга Незнакомец - Евгения Стасина

Она сминает в пальцах и без того мятую ткань моей футболки, а я не желая довольствоваться лишь плотной вязкой её домашнего свитера, хватаю ножку её стула, с жутким скрипом пододвигая его к себе. Чтобы перестать тянуться через этот стол, усыпанный исчирканными салфетками, чтобы, разведя ноги, вплотную привлечь её к себе и скользнуть рукой под этот треклятый джемпер. Колючий, безразмерный, бессмысленный, ведь каким бы бесформенным он ни был, меня всё равно к ней тянет. Тянет всего – мои руки, уверенно очертившие тонкий изгиб талии, устремившиеся вверх по позвоночнику;  пальцы, задевшие окольцевавшую спину полоску бюстгальтера; губы, безжалостно терзающие податливые уста, наверняка раскрасневшиеся от обрушившегося на них нетерпения.

Нет больше мыслей. Даже глупая «не целовать!» забилась в угол и теперь молчит, неспособная перекричать шум несущейся по венам крови. А я не собираюсь прислушиваться, упиваясь тем гулом, что стоит в ушах и лишь нарастает, едва девушка оставляет в покое мою футболку и, осмелев, касается щёк. Неловко, вздрагивая от ощущения колючей щетины под своими ладошками, робко двинувшимися вверх: по скулам, к вискам, медленно перебегая на короткий ёжик волос на затылке. 

Напугана? Вряд ли. Ведь стоит мне перехватить её талию, приподнять, утягивая на свои колени, Саша открывает глаза, обжигая меня полыхнувшим на глубине её взора огнём, и под грохот рухнувшего на пол стула теснее прижимается к моей груди. А мне и этого мало. Мало огня, тесных объятий, пульсирующей в бешеном ритме жилки на тонкой шее, что я пытаюсь усмирить жадными поцелуями, на время оставив в покое припухшие сладкие губы.

Саша

Если бы он не целовал меня так неистово, я бы наверняка рассмеялась – эту симфонию из прерывистых дыханий, гулко бьющихся за грудиной сердец и томных стонов, слетающих с зацелованных губ, я исполняю вдвоём с человеком, чьего имени до сих пор не знаю. Не знаю, кому подчиняюсь, послушно поднимая руки, когда настойчивые мужские пальцы, сжимают мягкую ткань свитера и резко тянут его наверх, избавляя моё тело от ненужной одежды. Не знаю, кого умолять остановиться или, напротив, кричать во всё горло, чтобы эта агония длилась как можно дольше. Не знаю, кого потом буду вспоминать, как самое странное и постыдное преступление, совершённое мной в стенах бабушкиной квартиры…

Знаю одно – сидя на его коленях, впиваясь короткими ноготками в его крепкие плечи, мне отчего-то совсем неважно, кем он был до того злополучного вечера, когда я нашла его в Танином гараже. Словно так и должно быть – важны лишь мои ощущения и сводящий с ума аромат его тела… И эти руки, что держат меня так крепко совсем напрасно, ведь убежать я уже при всём желании не смогу.

– Останови меня, – пусть он и просит, произнося мольбу горячим шёпотом и таким же горячим дыханием опаляя мою шею.

Застывает, давая всего лишь мгновение на принятие самого важного здесь и сейчас решения, но прежде, чем я успеваю его оттолкнуть, припадает губами к плечу – мурашки ползут по руке, пробегают по тонким ключицам, спускаются, разбегаясь по бледной коже измученного томлением живота. А дальше… прострация, потеря связи с реальностью, и лишь обрывочные видения, которые утром наверняка не раз заставят меня смутиться. Невесомость, его ладони, подхватившие меня под ягодицы, торопливые шаги в прихожую, секундная заминка у дверей гостиной и почти бег до дверей моей спальни… И возня, долгая, утомительная возня с моими домашними брюками, которые я никак не могу стянуть, в то время как мой незнакомец ловко избавляется от футболки, без капли стеснения, нетерпеливо, снимает спортивки и теперь сам, поддев резинку серых плюшевых брюк, обнажает мои стройные ноги.

Было ли так когда-то? Чтобы с жадностью, безрассудно льнуть к малознакомому мужчине, о котором не знаешь почти ничего и в то же время безгранично ему доверяешь? Словно так можно, окончательно позабыв о стеснении, сама заводишь за спину руки, дрожащими пальцами поборов застёжку бюстгальтера, и, сгорая под чёрным взором голодного мужчины, отбрасываешь его в сторону, позволяя смотреть, касаться, обжигать… Чувствовать так остро, что тело теперь беспрекословно подчиняется чужим рукам как податливая глина подчиняется рукам мастера. Без слов, без просьб, которые не нужно озвучивать, ведь незнакомец знает, чего я хочу. Медленно, невыносимо медленно скользит своей ладонью по моему бедру, минует кружево белья, заставляет вздрогнуть от ощущения своих пальцев на моём животе и, завершив эту сладостную пытку, накрывает ладонью отяжелевшую грудь, чтобы тут же припасть к ней губами.

Не думаю я о Мише. Не думаю о том, что за полгода нашего с ним «недоромана» мне ни разу не довелось увидеть в его глазах хотя бы толику того желания, что читается во взгляде незнакомца. Угадывается даже в темноте, где из освещения лишь узкая полоска лунного света, льющаяся на кровать, подсвечивающая те самые узоры на его теле, к которым ещё на днях я стеснялась притрагиваться руками, а сегодня бесстыже пробую на вкус.

Касаюсь коротко стриженного затылка, выгибаясь навстречу ласкающему мой сосок языку, и сама развожу ноги, не в силах и дальше оттягивать неизбежное. Это безумная ночь. Это безумная я. Это древнее как этот мир безумное желание, распаляемое его ласками и плещущимся на дне глаз обещанием, что сейчас между нами всё изменится безвозвратно. В этот самый миг, когда остатки одежды летят на пол, а на смену рваным вдохам приходят совсем другие звуки. Бессвязный шёпот, скрип кровати, удары обнажённых тел, ведущих борьбу, в которой совсем неважен метод достижения финиша: нежность граничит с грубостью, стремление насытиться как можно скорее уступает не менее сильному желанию оттянуть момент разрядки. И ни одной мысли в голове. Никаких имён на распухших губах. Лишь он. Лишь я. И ещё хрупкое, неясное мы, от которого уже утром не останется и следа.