Взошедшее солнце осветило поселок, успевший принять почти обычный вид. Трупы были убраны. О битве и бойне напоминали только опрокинутые кое-где хижины, выломанный забор, следы пуль на деревьях и обширные лужи крови, не успевшие просохнуть.
Сунгойя, протрезвевший, но сильно помятый с перепоя, заглянул навестить своих друзей-французов.
Он облачился в английский генеральский мундир, тот самый, который был вчера на его сопернике.
Барбантон набросился было на него с упреками за вчерашнее безобразие, но благоразумный парижанин сразу его перебил. К чему бесполезные разглагольствования? Сделанного не воротишь. Находясь в дикой среде, приходится считаться с ее обычаями.
Чем ссориться и спорить, лучше молча уложить свой багаж и уходить, раз не нравится.
Сунгойя увидал сборы в путь и очень удивился. По своей дикарской наивности он никак не подозревал истинной причины спешного отъезда европейцев.
Белые друзья чем-то недовольны? Обиделись на него? За что? Быть может, он чересчур возвысил голос, когда спорил из-за пленных, которым добрые белые люди просили сохранить жизнь. Но ведь это оттого, что он вчера был возбужден — и битвой, и пивом, и ромом. Правда, он казнил всех пленных, но ведь и у европейцев это бывает. Ему рассказывали белые матросы.
— Неправда! — резко возразил Барбантон. — У нас казнят только пленных бунтовщиков.
— Ну, вот видишь, — возразил негр. — Казнят, стало быть.
— Так это не одно и то же. Тут бунт, междоусобица, гражданская война, когда между собой воюют люди одной и той же страны.
— Все белые из одной и той же страны, и все негры из одной и той же страны. Есть земля белых людей и есть земля черных людей. Почему же одних можно расстреливать, а других нельзя? Я этого не понимаю. Во всяком случае, это дело конченное. Не для того я пришел, чтобы спорить без надобности. Я теперь успокоился, обезопасил себя от врагов, и мы можем с вами поразвлечься.
— Покорнейше благодарим, — отвечал Фрикэ холодным тоном. — Нам пора домой, на наш корабль. Мы и так задержались. Наш начальник давно нас ждет.
— Поспеете… а сегодня позабавимся.
— Нам не до забав. Ехать пора.
— Поспеете… а сегодня позабавимся.
— Да что ты все заладил одно? — возразил с нетерпением Фрикэ. — Хуже кукушки! Чем нам забавляться?
— Охотой.
— Охотой?.. Какой?..
— Слоновой.
— Почему тебе в голову пришла слоновая охота?
— Потому что ты великий охотник, и ружья у тебя большие, они бьют по крупным животным. И потому еще…
— Ну? Еще почему?
— Потому что у нас нет провизии. Завтра будет нечего есть, а слона хватит на несколько дней.
— Этакий хитрец король! Так бы и сказал, что хочешь сделать с нашей помощью запас мяса. Очень хорошо. Я согласен. А после того можно будет уйти или нет?
— Можно.
— И ты дашь нам пирогу с гребцами, чтобы доехать до Фри-Тауна?
— Дам, если убьете слона.
— А когда нужно будет его убить?
— Завтра.
— Завтра? Это хорошо. Значит, у тебя есть слон на примете, раз ты так говоришь?
— Я тебя приведу куда нужно с Бабато-генералом.
— Хорошо. Постараюсь добыть для тебя эту мясную гору.
Снарядились и многочисленной толпой пошли в лес, где, по словам Сунгойи, скрывался слон.
Минуты были дороги. Поселку грозил голод. Вся провизия вышла за время, предшествовавшее сражению.
Слона необходимо во что бы то ни стало убить.
Фрикэ далеко не разделял радужных надежд Сунгойи и доказывал ему возможность неудачи. Не потому, что парижанин боялся встречи со слоном, но он заметил, что Сунгойя всю надежду на эту встречу возлагает почти исключительно на могущество своего талисмана.
С позиции разума это было очень наивно.
Что касается Барбантона, то он отнесся ко всему крайне апатично. Ему было все равно. Он шел молча.
Великий полководец, быть может, мечтал о новой славе, обдумывал план завоевания Судана?
Или он переживал из-за кровавого и гнусного эпизода, разбившего его карьеру.
Впрочем, он вообще не был охотником. Все великие полководцы не любили охоту, смотрели на нее как на пустую забаву, недостойную их.
Ни Тюренн, ни Конде, ни Густав-Адольф, ни Карл XII не были охотниками. Ни Фридрих Великий, ни Наполеон.
Они охотились на людей, травили их, избивали, науськивали на них свои армии. Но гоняться за каким-нибудь зверем, тратить на это время — никогда! Заниматься таким ничтожным делом, когда от них зависят судьбы мира!
Как бы то ни было, но только жандарм о чем-то глубоко задумался и молчал, все время не покидая наполеоновской позы № 1, то есть просунув руку между пуговицами мундира.
Углубились далеко в лес, а слоновьих следов нигде не обнаруживалось — не только свежих, но даже старых.
И все-таки Сунгойя уверял, что слон непременно появится. Так сильна была его вера в талисман.
Он то и дело дотрагивался до него руками, не то затем, чтобы убедиться в его сохранности, не то из желания пробудить в нем прежнюю силу, чтобы перенять ее самому.
Фрикэ посматривал на него искоса и думал:
"Хоть бы на эту скотину дерево, что ли, свалилось и придавило бы его хорошенько! Я открыл бы медальон, вынул из него билет госпожи Барбантон, а саму вещь оставил бы, пожалуй, этому плуту, если бы он не до смерти оказался раздавленным".
Солнце закатилось. Сделали привал в лесной чаще, разведя костры во избежание чересчур короткого знакомства со львами, которые всю ночь с рыканьем бродили около огней, своей многочисленностью оправдывая данное этой стране название (Сьерра-Леоне означает "Львиная гора").
Слышно было также ворчанье леопардов, рев горилл, визг гиен и блеянье антилоп, но ни разу — ни вдали, ни вблизи — не протрубил слон, а его звучный металлический глас всегда отличишь сразу, не спутав ни с чем.
Между тем Сунгойя продолжал непоколебимо верить.
Он проспал всю ночь сном праведника, зажавши руками талисман, и утром объявил, что сегодня еще до заката солнца слон будет найден и убит. Белых друзей он посулился угостить таким рагу из слоновьего мяса, какого европейским поварам не приготовить ни за что.
Фрикэ только плечами пожал, насвистывая утреннюю зорю; вскинув на спину большую винтовку, он вместе с Барбантоном занял свое место в самом хвосте отряда. Впереди шел Сунгойя, как и подобает вождю и в то же время двуногой ищейке. За ним гуськом тянулись сперва его приближенные, потом целою толпою чернь и, наконец, оба европейца.
Такой порядок был принят ввиду того, что европейцы стуком своей обуви могли спугнуть зверей, тогда как босые негры шли беззвучно, как ползают змеи.
