Научное мышление можно определить как умение отличать исключения от правил. Я бы не доверил свое здоровье тем, кто не знает разницы[124].
Стэн Полански Мисс Сидни Блейсингейм (имя изменено) было 98 лет, а она все еще предпочитала, чтобы ее называли мисс Сид[125]. Когда-то она работала учительницей начальных классов, ученики всегда именно так к ней обращались, и женщина дорожила воспоминаниями о тех временах. Мисс Сид имела довольно хорошее для своего возраста здоровье, но у нее было немного повышенное давление, да и сердце качало кровь уже не так активно, как в былые бодрые годы. Много лет мисс Сид наблюдалась у главного врача клиники при крупном университетском медицинском центре. Ее доктор, профессор медицинского факультета, решил взять заслуженный творческий отпуск, чтобы изучить новые лабораторные техники, и, пока он отсутствовал, наблюдение за мисс Сид передали его молодому коллеге. Познакомившись с медкартой пациентки, новый врач пришел в ужас от того, что ей выписывают лекарства, которые вот уже много десятилетий считаются устаревшими. Разве профессор не знает, что для лечения повышенного давления и сердечной недостаточности существуют гораздо более эффективные препараты? Придется кардинально менять схему лечения.
«Мисс Блейсингейм», — поприветствовал молодой врач новую пациентку на первом приеме.
«Мисс Сид», — поправила его пожилая дама, не особенно довольная доктором, который годился ей в правнуки.
«Мисс Сид, — не стал он спорить. — Расскажите мне о себе».
Последовала долгая беседа, пациентка в основном говорила, а врач слушал. Медик узнал, что мисс Сид живет одна и обходится без посторонней помощи, но иногда страдает забывчивостью. Она научилась справляться с этим за счет тщательной организации. Например, точно знала, как выглядит каждая таблетка, которую она принимала, и методом ассоциаций связывала ее внешний вид с предписанной дозой и частотой приема — маленькая белая таблетка по утрам, большая овальная утром и вечером. Этот режим не менялся годами, и пожилая дама выучила его назубок.
Доктор поразмышлял над историей мисс Сид. Она прожила почти столетие, чувствует себя неплохо, и правильный прием лекарства требует от нее больших усилий. Осуществить переход на новые таблетки, о котором подумывал врач, будет не так-то просто: они выглядят иначе, да и принимать их нужно по другой схеме. Корректировка лечения станет для пациентки серьезной переменой, и неизвестно, будет ли она чувствовать себя лучше, даже если ей удастся освоить новый режим. Доктор не стал назначать мисс Сид новые препараты, и она продолжала здравствовать. Правила предписывают для повышения эффективности лечения использовать средства, хорошо зарекомендовавшие себя в ходе обширных клинических испытаний, а не устаревшие таблетки. Но мисс Сид оказалась исключением. У нее была своя особая история.
Хороший врач учит не только правила, но и исключения и умеет безошибочно их различать. Как и ученые-медики, он ценит точные данные, проанализированные результаты проведенных на группах людей экспериментов, но он также знает цену и неподтвержденным фактам. Специалист по инфекционным заболеваниям и сторонник научно обоснованной медицины Марк Крислип из Портленда, штат Орегон, считает, что самая опасная фраза в устах врача — «по моему опыту»[126]. Интересно, что опытный медик будет делать с уникальным пациентом вроде вас. Если ваш врач не извлек ничего полезного из общения один на один, то он не знает способов сочетать доступные точные сведения, полученные во время исследований на группах людей, с конкретным человеком, то есть с вами, и результат оставит желать лучшего.
Определенно, практикующий врач, который основывает свой подход к лечению на опыте работы с парой пациентов (то есть на отдельных случаях), а не на результатах контролируемых исследований (научных данных), идет по очень тонкому льду. Мы очень хорошо это знаем, но, поскольку все мы (и врачи, и пациенты) люди, нас легко убедить с помощью интересной истории. На самом деле, если бы наш мозг не развивался в этом направлении, наш биологический вид не выжил бы в природе так долго. Случайные сведения о нахождении пищи или о смертельно опасных местах, видимо, давали нашим пращурам преимущество[127], и риск не поверить тем рассказам, когда они правдивы (ложноотрицательный результат), превосходил риск поверить им, когда они неверны (ложноположительный результат). Возможно, такой опыт определяет, как наш мозг решает, чему верить. Какой бы ни была причина, кажется, что в этих историях есть что-то, что нас пленяет.
