За эти семь дней Петров с огромным трудом достал инструкцию к камере такого типа. Прочитав её, он купил соединительные шнуры.… Теперь он ждал, когда жена на целый день уедет в город. Дождался!
Перемотав кассету в начало, Петров не стал записывать прямо на неё. Такой у него был характер. Он не любил ничего выбрасывать, рвать, уничтожать. За свою жизнь он многократно натыкался на случаи, когда избавишься от вороха листочков с телефонами, а на следующий день понадобится именно тот номер, который ты ликвидировал.
Четко по инструкции пенсионер присоединил камеру к своему телевизору и начал просмотр… Он не удивился, что запись была из жизни арестованного Баскакова.… Вот журналист с девушкой возле стола, на котором бутылки… Вот она раздевается. Совсем разделась!
Иван Петров заёрзал на стуле и выключил камеру. Для такого просмотра нужна повышенная конспирация. Он закрыл окна, задернул шторы и проверил засов на двери. Порядок!
Со своим личным сексом Петров не так давно завязал. Всё прошло удивительно безболезненно: он не хотел, а жена и не требовала. Но здесь совсем другой случай. Его на кассете Баскакова завлекал не интим как таковой, а возможность увидеть чужую тайну, подсмотреть то, что обычно скрывают от чужих глаз.
Устроившись поудобней, Петров опять включил камеру… Голая девушка пошла к кровати, но уж очень шатаясь. Или пьяная, или в полном возбуждении от предстоящего… А вот и сам журналист. И тоже не очень в себе. С трудом снимает рубашку, разворачивается к камере и садится на пол…
Камера долго снимала два неподвижных тела: обнаженное и полуобнаженное.
Потом появились люди: один, другой, третий. Третьего Петров знал. Это был начальник местного УВД генерал Щепкин.
Троица работала четко по известному им плану: один заменил все бутылки на столе, другой манипулировал со шприцами.… В руках у генерала появилось ружьё.
При звуке выстрела Петров вздрогнул. Он понял, что Щепкин стрелял в него, в окно его дачи… От обилия информации у пенсионера голова пошла кругом… Если стрелял генерал, то этого не делал журналист. И девушка пока без ножевых порезов, а Баскаков в полной отключке и не в состоянии на неё покуситься.
Последняя непонятка быстро разрешилась. Один из мужиков взял нож и без особого азарта начал резать голую девицу. Та не кричала, но на её теле начала появляться кровь, и Петров зажмурился. Он не переносил вида человеческой крови.
Открыл глаза он минут через десять, картинка не изменилась. Только троица исчезла, и крови стало больше. Пенсионер опять зажмурился, хотя и не так сильно.
Раскрыл глаза он на звук множества голосов. Это в комнату вошла следственная бригада… Потом начался гвалт – это ввалились журналисты.
На последних кадрах Петров даже увидел себя, и это лицо ему не понравилось. Не солидный человек на заслуженном отдыхе, а жлобская морда, жадно глядящая в объектив камеры и соображающая, как спереть эту вещицу.
Иван Петров долго не возвращался в себя. Такое потрясение с любого бы снесло крышу. Но вот тут-то и помогла жажда к чтению. Опять сыщики из романов начали нашептывать варианты авантюры, при которой из одной видеокамеры можно сделать десять.
И Петров пошёл на поводу у детективов. Он взял лист бумаги и стал сочинять письмо.
Писать без заголовка он не хотел – текст будет куцый, как пиво без пены. Но из стандартного выбрать было нельзя: это не заявление, не справка, не рапорт. Наконец, само родилось точное название бумаги: «Анонимка».
Дальше пошло быстро: «господин генерал! У меня есть вещь, от которой зависит ваша жизнь и честь…».
В конце Петров чуть не испортил отличную бумагу. Рука сама чуть не вывела подпись. Но он вовремя остановился и подписал: «Доброжелатель».
Теперь предстояло доставить письмо генералу. Через милицию – нельзя! Там секретутки из входящей почты обязательно вскроют и проштампуют. Не они, так какой-нибудь адъютант… Нет надо или в машину подбросить, или в квартиру.
Особенно Петрову понравилось, что в письме он не предлагал немедленную встречу. Если генерал согласен заплатить за кассету, пусть поместит в местной «Вечерке» объявление о продаже платяного шкафа… Почему шкафа? А ничего лучшего для пароля никто не придумал.
* * *
В первые дни после приезда Силаева в городе мало кто знал об этом знаменательном событии. Афонин выжидал и готовил почву. Он неоднократно выходил на экран местного телевидения и внушал, что спасение в иностранных денежках, которые надо завлечь в город. И тогда в Дубровске всё забурлит, закипит и потом расцветёт. Для понимания жителями мысль не очень сложная. Поди, плохо, когда забугорные дяди будут мешками привозить и раздавать свои фунты-франки-тугрики?
Будущие избиратели вяло соглашались с Афониным, но в приход иностранных бизнесменов в Дубровск не верили. А если и верили, то как раньше в приход коммунизма – заманчиво, но недостижимо… Так вот, приезд Силаева – богатого человека из богатой Австрии, должен был встряхнуть город, взбодрить тех, кто верил в Афонина и заставить сомневающихся уверовать в губернатора.
Исходя из этой логики, появление перед народом Силаева должно быть ярким и неожиданным. Шоу под фанфары!
И вот это главное действие началось на лужайке перед губернаторским особняком, где собрался почти весь цвет города. Работали две телекамеры. Рядом с трибуной бегали фотографы. На заднем плане толпились дети с разноцветными шариками, а за ними девушки с одинаковыми улыбками.
В первых же словах, представив публике выдающегося австрийского бизнесмена Станислава Силаева, губернатор назвал его и почетным гостем города, и надёжным деловым партнером, и предвестником возрождения Дубровска.
Под вспышки фотокамер последовало рукопожатие и короткое ответное слово гостя. Силаев просто вынужден был сказать именно то, что от него ждали. Он благодарил, заверял, вселял надежду. Для себя он включил в свой спич несколько намёков. Но только для себя. Их понял бы ещё Илья Ильич Гуркин, но он был в Вене и крепко сидел в своей инвалидной коляске. А здесь, в Дубровске ни Афонин, ни его дружки не среагировали на правильные слова о честности, о справедливости, о том, что каждый всей своей жизнью доказывает право на богатство и счастье.
После Стаса было ещё несколько коротких выступлений: от бизнеса – Забровский, от общественности – молоденькая актриса, от молодежи – студент в очках, от детей – отличник, приветствовавший гостя на сносном немецком языке.
В небо взлетели шарики, заиграла музыка и охрана стала проводить зачистку: от губернаторского особняка удалялись все, кроме приглашенных на банкет.
Столы были накрыты в лесу, поближе к реке. И там тоже был помост с микрофоном. Только выступления здесь назывались тостами…
Для Стаса самым важным во всем этом шоу было то, что местные начальники приглашались на банкет с женами и детьми. А значит, генерал Щепкин должен был быть с женой и сыном. С его, Стаса, сыном…
