Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
– Да нет, ты что! – сказал Николай. – Сто раз! Давай, жду с нетерпением.
Ну, конечно, не сто раз, но раз десять уж точно. Но все эти разы были по пьяному делу с какими-то шлюшками, но вот так, чтобы с девушкой, в которую он искренне и нежно влюбился… Ужас. Но, наверное, судьба.
* * *
– Ну и как, попрощался? – спросил Николай Алексеевич.
– Да. Взглянул на забор, на окна. Конечно, не заходил. Что я, сумасшедший? Может, она там и не работает вовсе. Мне просто нужно было в последний раз увидеть этот дом. Мне скоро шестьдесят, друг мой дорогой. У меня много было всего. Был мал, был велик, и бабы меня любили, и я их. Но это была самая лучшая женщина в моей жизни. Всем – смехом своим, радостью, взглядом, голосом, телом своим бесподобным и даже тем, что она нам с тобой, прости за выражение, одновременно в одной постели давала. Давала нам, дарила свою ласку и любовь, – уточнил он. – А ты уж, наверное, забыл ее?
Николай Алексеевич вместо ответа заметил:
– А ты, брат, лирик!
– Подвезти до города? – спросил Иван Сергеевич, поднимаясь со скамейки. – Меня шофер ждет. Тут, два шага, у пассажа.
– Спасибо! Не надо. Ну, удачи тебе в Неметчине. Erfolg!
– Danke!
Они коротко обнялись.
* * *
На рецепции сидела темноволосая, чернобровая красивая женщина, похожая на цыганку, с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, с большими грудями под красной кофточкой.
– Давно здесь работаете? – спросил он.
– Давно, Николай Алексеевич!
– Надежда! Ты? – сказал он, в упор глядя на нее. – Сколько лет мы не видались?
– Двадцать два года, Николай Алексеевич. Мне сейчас ровно сорок, а вам под шестьдесят, думаю?
– Вроде этого. Боже мой, как странно! Ты замужем?
– Нет. И не была.
– Почему? При такой красоте замуж не вышла?
– Не могла я этого сделать. Помните, как я вас любила?
– Мы же на «ты»!
– Вас обоих, – сказала она. – Тебя и Ваню. Ивана Сергеевича, кажется. Так его звали?
– Так, так, – сказал он, покраснев и нахмурясь. – Все проходит, моя хорошая. Любовь и молодость, всё!
– У кого как, – отозвалась она. – Молодость у всех проходит, а любовь – другое дело.
– Но не могла же ты меня… то есть нас… любить всю жизнь?
– Значит, могла. А как вы ужасно меня бросили!
– Как? – спросил он.
– Просто уехали, и все. Чмокнули в щечку, и навсегда… Я вам отдала – нет, не молодость и красоту! Я вам свою душу, свой стыд и совесть отдала, я же с вами двоими в одной кровати, разве забыли? Одному так, другому этак, да под тихую музыку. Что мне после этого было делать? Проституткой стать не смогла, честной женой и матерью – не захотела. Как я мужу и детям в глаза бы смотрела, когда у меня в голове только вы? Как вы меня вдвоем уласкиваете…
– Ну прости меня. Простила?
– Нет. Простить не смогу. У меня не было ничего лучше вас. А вы меня в щечку чмокнули и уехали.
Николай Алексеевич посмотрел на нее и строго сказал:
– Одно тебе скажу: и я не был счастлив в жизни. Жена бросила меня еще обидней, чем я тебя. Во Францию уехала и не вернулась, и никакой весточки не прислала. Детей обожал! Все для них делал! А сын один вышел негодяй, подонок; а второй все «себя ищет», в Индию ездит, дурачок с рюкзачком… Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни.
Она вышла из-за стойки. Он поцеловал ей руку.
– Прощай. А Ваня уехал в Германию, навсегда.
Когда он ехал в электричке, то смотрел в окно и хмуро думал: «Она была чудесная, волшебная, невероятная. Проклятый Ванька! Но что было бы, если бы я остался с нею? Если бы мы остались с нею? Но как? Жить вот прямо так, втроем? Нет, это невозможно, бред какой-то! Слишком стремные затеи. Даже если Ваньку совсем вычеркнуть и забыть… Допустим, нет никакого Ивана Сергеевича и не было никогда! Только я и она. Ну и что? Она – не администратор в “Даче Кочубея”, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей? Нет, нет».
И, закрывая глаза, качал головой, прекрасно понимая, что он сейчас цитирует Бунина, а на самом деле у не- го нет никакого «дома» в семейно-светском смысле, и жены никогда не было, и детей не было тоже.
Про обиду
этнография и антропология
Одна женщина мне рассказала, что у нее иногда болит голова и поэтому она носит с собой особые таблетки, довольно редкие и очень дорогие, и она ими ни с кем не делится.
И что многие на нее обижаются.
Я вспомнил что-то такое про свою жизнь.
* * *
Было время, когда я курил трубку, у меня хорошие трубки были – английские, старые, тщательно обкуренные, всегда хорошо вычищенные, и табак был привозной.
Многие на меня обижались.
* * *
Было время, когда мне доктор разрешил пить только чуточку виски, буквально понюхать-полизать. И я с собой на пьянки и фуршеты таскал в кармане фляжечку граммов на пятьдесят.
Многие на меня обижались.
* * *
Было время, когда я любил читать по-гречески и всюду ходил с толстой греческой книгой, в которую опускал глаза при каждом удобном случае.
Многие на меня обижались.
* * *
А еще было время, когда мне нравилась одна очень красивая девушка, и я ей тоже нравился, и я брал ее на все тусовки и вечеринки, и она ни с кем не танцевала и даже не хотела просто рядом посидеть-поболтать, только со мной.
Вот за это многие на меня очень сильно обижались.
Вплоть до полного разрыва отношений.Красивая и молодая
перечитывая классику
Тоска дорожная, железная. Ранний вечер. Девушка на перроне полустанка. Отчаянный и безнадежный взгляд в окна поезда, проплывающего мимо. «Быть может, кто из проезжающих посмотрит пристальней из окон?» Пустые жалкие фантазии. Кто посмотрит? Ну посмотрит, а дальше что? Один только раз какой-то гусар скользнул по ней улыбкой нежною, и все… и поезд вдаль умчало.
Нет! Сделайте что-нибудь! Помогите, спасите, дайте надежду!
Например, вот так:
Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною —
И вдруг!
И вдруг, и вдруг, и вдруг – рванул рычаг стоп-крана!
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 73
