Вернулась я вовремя. Олсия как раз начала собирать невест нашей группы. Я себя ждать не заставила и получила одобрительный кивок монахини. Я старалась ей понравиться интуитивно, хорошее отношение монахини — залог бытовых удобств и некоторого простора для манёвра, но я сейчас понимаю, что решение было верным. Помощь дочери Света может мне вскоре пригодиться. Как, возможно, и помощь Найры. Пышка встала рядом со мной. Уже входит в привычку: когда куда- то идём, я и Найра первая пара. Обед прошёл тихо, обошлось без крупных и мелких происшествий. К счастью, на меня почти не обращали внимания. Новые впечатления затмили неприятные, оставшиеся после бала — девочки тихо перешёптывались, и разговоры крутились вокруг женихов, и даже Лика включилась в обсуждение кавалеров. Олсия не встревала, хотя сделать замечание про благопристойность было бы в её стиле.
После обеда нас вернули в спальню, и Олсия мимоходом заметила, что завтра нам потребуются наряды и стоит заняться подготовкой. Впрочем, не возбраняется посетить музыкальный салон, картинную галерею или танцевальный зал. Её Величество вдовствующая королева позаботилась и пригласила для нас учителей. Первыми предложением воспользовались сёстры-близняшки, пожелавшие отправиться на урок пения. Найра заинтересовалась домоводством. Говорю же, что умная.
Я вперёд не полезла, пропустила всех желающих. Меньше ушей — спокойнее.
— Дочь Света, Олсия.
— Да, дитя?
В озвученном монахиней перечне вариантов библиотеки не было. Но не спросить глупо. Вдруг повезёт?
— Дочь Света Олсия, я бы очень хотела посетить библиотеку, если возможно.
Монахиня поджала губы. Я ответила полным надежды и смирения взглядом. Бабушка назвала бы его щенячьим. Действует если не на всех, то на многих. К тому же просьба самая обычная. Беда в том, что Олсия сказать «да, иди» не имеет права: невесты каждый миг, каждую секунду должны быть присмотрены. На уроках — учителя, по коридорам чуть ли не за ручку провожают монахини, в крайнем случае, послушницы. Сейчас Олсия отвечает за невест, оставшихся в спальне.
— Дитя… я посмотрю, что можно сделать.
— Дочь Света Олсия! — восхитилась я.
— Но сначала, дитя, мы с тобой серьёзно поговорим.
Я перестала изображать восторг, раз серьёзно, значит, надо показать полную сосредоточенность на словах монахини.
— Дитя, ты беспокоилась о здоровье кавалера, с которым танцевала на балу, и который ударился спиной о колонну.
— Верно, дочь Света. Я очень признательна этому мужчине за то, что принял удар на себя и тем самым защитил меня.
— Он поступил достойно, и ты, дитя, абсолютно права, отвечая благодарностью и искренним беспокойством. Я хочу убедиться, что ты испытываешь именно эти чувства. Тот кавалер тебе понравился?
Траш! И какая реакция ей больше всего понравится? Наверное, смущение. Да, прикинуться смущённой точно стоит. Отвечать прямо? Нет, невинная юная леди стесняется.
— Он был мил, — я старательно потупилась.
— Мил… Дитя, ты невеста и будущая жена. Ты должна понимать — ты станешь сердцем дома мужа, а твой супруг — стенами и крышей. Чтобы в доме царил уют, жена должна быть доброй. Чтобы дом был крепким, крепким должен быть муж. Тот кавалер, не зная меры, увлекается вином.
Заковыристые нравоучения я пропустила мимо ушей. Что жрецы Света, за которыми Олсия повторяет, могут понимать, если они, как и дочери Света, принимают обет безбрачия? Что у них есть, кроме невнятных детских воспоминаний? Мои родители обожали друг друга до беспамятства, и я твёрдо верю, что основа крепкой семьи — взаимная любовь. Но за заботу спасибо. Олсия могла спокойно промолчать, а вместо этого предупредила. Своеобразно. Вино — наименьшее из зол, блондин увлекается чем похуже, но барышням про травки не рассказывают, поэтому — вино.
— Дочь Света Олсия, я благодарю вас. Я пропишу ваши слова в своём сердце. Никто и никогда не объяснял мне столь понятно. Но спешу заверить, к тому кавалеру я испытываю исключительно человеческую симпатию. Чувства иные должны быть обращены только к мужу, путь к которому озарит Свет.
Монахиня кивнула.
— Верно, дитя. Свет озарит, — Олсия помолчала. — Библиотеку?
Да, траш!
— Если возможно, — заискивающе попросила я.
— Подожди.
— Благодарю, дочь Света!
Поможет?
Я вернулась к своему матрацу, вытащила из сундука платье, в котором танцевала на балу, и принялась спарывать ленты, кружева, банты. Возможно, именно это платье станет моим свадебным. Если я решу идти до конца. В общем, имеет смысл обновить наряд.
Работа спорилась. Шить, а тем более вышивать, я не люблю, но бабушка настояла, что я должна уметь обращаться с ниткой и иголкой. Мало ли, как жизнь развернётся? Бабуля оказалась права — пригодилось. Краем глаза я следила за соседками, ожидая любой неприятности. Не любят они меня вполне заслуженно: я выскочка, подхалимка, выбиваюсь из общей стаи и, главное, я успешна у женихов. Почти весь бал я танцевала, получила знаки внимания от Рысёнка. Этого невесты мне не простят. Рысёнка — в особенности.
Олсия вышла из комнаты, и близняшка тотчас подавала голос. Обращалась она не ко мне, но…
— Права была матушка, говоря, что скромность — добродетель истинной леди. Достойные мужчины выбирали именно так, скромниц.
— Не скромниц тоже выбирали, — подхватила вторая. — Страшно представить, сколько вина нужно выпить, чтобы пойти против линии танца!
Я даже не повернулась в их сторону. Стежок к стежку. Сделать акцент на декольте или скромно прикрыть шею кружевным воротом?
— Это было так вульгарно, так ужасно. Я бы со стыда сгорела. Я бы лишилась чувств, если бы меня пригласил тот господин.
Я улыбнулась уголком губ, но говорить, что попытки уколоть меня выглядят удручающе жалко, не стала. Пускай тренируются сцеживать словесный яд, мне от этого ни тепло, ни холодно. Скучно только.
— Я бы, если бы ко мне такой посватался, в монастырь сбежала!
Ну-ну. Увлёкшись, девочки пропустили возвращение Олсии. Монахиня стояла на пороге, внимательно слушала и с каждой услышанной фразой становилась мрачнее грозовой тучи.
— Каждая невеста получает жениха, которого достойна! — отрезала монахиня. — Отказываться от замужества тебе, светлой невесте, кощунство! И ты подумаешь о своём поведении.
— Дочь Света…
На оклик монахини прибежала послушница из девочек постарше, лет четырнадцати.
— Проводи леди в храм, в комнату молитв и размышлений. Да поможет ей Свет прозреть!
Ох. Сурово.
Храм Света в нашем поместье, разумеется, был, даже три: для крестьян, семейный и большой, открывавшийся жрецом по праздникам. Что такое «комната молитв и размышлений», я знаю. Это каменный мешок, в котором холодно, сыро и темно. Считается, что храм не допускает в комнату Тьму, но позволяет почувствовать, что означает остаться без Света. Бред, конечно, отсутствие света и есть тьма. Но пусть их. В поисках уединения добровольно на полчаса-час в комнате запираются жрецы и монахини. Перед этим часто высушивают и нагревают помещение — отдых должен быть комфортным. А ещё комнату используют как помещение для наказаний. Запирают провинившихся на всю ночь без еды и воды. Совсем жестокое наказание — накануне заставить виновного съесть пару ложек чистой соли. Перед рассветом служащий при храме послушник поднимет плиту, закрывающую окно, через которое виновник увидит рассвет и восход — узрит Свет во всём его великолепии.
