Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 32
– Наш? – спросил я доктора.
– Нет, это – утопленник. Ваш – в углу, – и он показал на угол.
В углу, на простой койке лежал дед. У деда была одышка под 30, привязанные руки мелко перебирали пальцами, по катетеру сливалось небольшое количество темной мочи. В подключичный катетер вяло капал реополиглюкин. Дед явно был в угнетенном и измененном сознании, так что по всем канонам реаниматологии он должен был быть интубирован и переведен на ИВЛ. Но ему шел только кислород через носовую канюлю.
Однако переведя взгляд в угол, я решил не выплескивать на коллегу свое негодование. В углу стоял накрытый пеленкой аппарат РО-6-03 – здоровенный железный гроб, причем в упрощенной модификации. Я понял, что это весь аппаратный парк отделения, как впоследствии и оказалось. Еще у них была пара таких же «рошек» в операционной и чудом сохранившийся детский «Babylog», которые уже в начале 90-х считались весьма почтенными моделями.
Мне стало жалко коллегу, который начал рассказывать про больного. Собственно, сообщил он мне мало что нового. Поступил в тяжелом состоянии, на рентгене пневмония, становилось хуже, забрали в реанимацию, дали кислород, сатурация на кислороде 89 %, пульс 123…
– А давление? – спросил я доктора.
Доктор замялся.
– 110/70, – виновато произнес он.
Мой фельдшер не поленился, перемерил. Давление было действительно приблизительно таким.
– Что в рео добавили – гормоны или дофамин? – спросил я.
Доктор замялся еще больше.
«Неужто адреналин?» – мелькнула у меня мысль. Нет ничего хуже, когда доктора перед транспортировкой ставят «антиэпикризные смеси» – добавляют в банки разнообразные симпатомиметики. Логика понятна – сделать так, чтоб лохи со скорой забрали пациента и он умер где-то в другом месте. Смесь потому и называется «антиэпикризной», чтоб посмертный эпикриз не писать. Поэтому при малейшем подозрении мы банку отключаем и ставим физиологический раствор. И тогда уже перемериваем давление.
– Преднизолон. 120 мг, – сказал доктор.
От сердца отлегло. Преднизолон обычно ставят с целью лечения, хотя по современным данным он вроде как бесполезен везде, кроме аллергии. Но мы-то знаем, что это не так. Вот и доктор, видимо, знал.
Все бы хорошо, но выяснилось, что диурез у пациента низкий. Вообще, он тянул не на банальную пневмонию, а на сепсис. Проблема была том, что сепсис желательно подтвердить какими-то объективными данными. Сепсис не во всякую больницу привезешь…
Когда я увидел историю болезни, мне захотелось выть. Причем не волком, а шакалом в прериях – с всхлипами, тявканьем и взвизгиваниями.
Рентгенограмма легких была сделана один раз – при поступлении; биохимия крови – тоже один раз, причем там определялись только общий белок, билирубин, мочевина, уровень гликемии и почему-то холестерин. Мочевина была высокая, а общий белок – сниженным.
– А креатинин?
– Не определяют, – доктору было неудобно.
Анализ мочи был, но в нем ничего сверхъестественного не было. Было МНО, указывающее на гиперкоагуляцию, был ежедневный сахар крови, была ежедневная «тройка», где лейкоциты все росли, а гемоглобин и эритроциты снижались.
Был и общий анализ крови, сосчитанный анализатором. Все бы хорошо, но прибор не считал виды нейтрофилов. И понять, как далеко зашел процесс, было сложно.
ЭКГ мы сняли сами. Там была перегрузка правых отделов, но этого и следовало ожидать. Я начал пытать доктора насчет исследований. Выяснилось, что палатного рентгенаппарата в больнице нет – сломан уже много лет, а оставлять пациента без кислорода он боится. Врача-лаборанта тоже нет. То есть он есть, но только по четвергам – тогда и делается биохимия.
Ну, ладно, биохимия биохимией, но надо хоть свертываемость посмотреть да и анализ крови сделать приличный. Вызванная девочка-лаборантка взяла свертываемость по Сухареву, которое было коротким, а вот про кровь она сказала, что машина делает только такой анализ. Я спросил, может ли она посчитать вручную. Ответ был обескураживающим – не может, потому что не умеет.
– Что, во всей больнице никто не может сделать анализ вручную?
– Тетя Маша может, только…
– Ну так давайте попросим тетю Машу!
– Дело в том, – вмешался в разговор реаниматолог, – что тетя Маша – это пенсионерка, которая берет дежурства на дому в выходные дни. В эти дни в больнице лаборанта нет, и если нужно сделать срочный анализ, то за тетей Машей посылают машину, и она приезжает и берет. А анализатором она пользоваться не умеет, поэтому все считает вручную.
– А можно ли призвать эту замечательную тетю Машу? – спросил я с надеждой.
Доктор вынул телефон и стал звонить. Через некоторое время с третьего раза трубку кто-то взял, и коллега попросил позвать тетю Машу. Ему что-то ответили и он отключился.
– К козам пошла. Сейчас вернется – перезвонит. Там недалеко.
Потянулось время ожидания. Пока мы взяли свертываемость по Ли-Уайту. В одну пробирку, понятное дело, но и это показало, что ДВС расцветает – тромб образовался быстро, а потом так же быстро рассосался. Доктор пока рассказал про местное житье-бытье: как они тут справляются. Самое удивительное, что больница была многопрофильной: в ней были и хирургия, и терапия, и гинекология, и педиатрия, и даже неврология. Но вот с диагностикой – проблемы: оборудование поставлялось, но не было расходников, реактивов, да и с ремонтом всегда погано…
Раздался звонок. Звонила тетя Маша. Конечно, она согласилась приехать. Выяснилось, что ждать ее около часа – туда – обратно. Я подумал, что за это время мы как раз сумеем подготовить больного к транспортировке. Я интубировал пациента и мы перевели его на ИВЛ. Конечно, нашим Пульмонетиком, не Рошкой. Сатурация подросла, и мы оттащили его в рентгенкабинет.
Там работал пожилой мужик – рентгенлаборант, который, увидев синюю форму, обрадовался и сообщил, что 30 лет отпахал на скорой, а несколько лет назад переучился, и теперь счастлив. Он немного удивился и тому, что приходится снимать больного на ИВЛ, и тому, что я попросил сделать снимок средней жесткости, но сделал все очень хорошо.
Конечно, там была и пневмония, и «снежная буря». Собственно, можно было уже увозить пациента – диагноз был ясен, но мне хотелось повидать знаменитую тетю Машу. Пока мы подрегулировали режим, поменяли реополиглюкин с преднизолоном на стерофундин и сочетание добутамина с норадреналином, сатурация на 60 % кислороде поднялась до 96 %. Наконец, дверь открылась, и в палату зашла старушка в фартуке. В руках у нее была миска со свежими огурцами.
– Нате, похрустите! – обратилась она ко всем нам.
– Здравствуете, тетя Маша! – обрадовано приветствовал ее доктор. – Вот тут коллегам из Москвы Ваша помощь понадобилась – кровь вручную посчитать.
– А зачем тебе? – хитро посмотрела на меня тетя Маша.
– Да вот, хочу индекс Кальф-Калифа посчитать, – ответил я.
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 32
