влияние которой угасло с приходом к власти еще более богатого и эпатажного владельца газет Уильяма Рэндольфа Херста.4
В 1889 году Бенджамин Харрисон назначил Фредерика Дугласа министром на Гаити, но, хотя Дуглас оставался энергичным, его возможности в Америке времен джима Кроу были ограничены. В 1892 году он опубликовал новую, обновленную версию своей знаменитой автобиографии. В ней ничего не говорилось о линчеваниях, которые в то время начали добавлять новый набор возмущений и ужасов Юга к десятилетиям возмущений и ужасов. Дуглас был прошлым. Ида Б. Уэллс, Букер Т. Вашингтон и У. Э. Б. Дюбуа были будущим.5
В 1892 году Элизабет Кэди Стэнтон выступила с речью "Одиночество себя" на съезде по вопросам избирательного права, показав, что, по крайней мере, в ней самой, старый либеральный поток течет неразбавленным. Она провозгласила "индивидуальность каждой человеческой души; нашу протестантскую идею, право на индивидуальную совесть и суждение: нашу республиканскую идею, индивидуальное гражданство". Самостоятельность женщин, как и мужчин, а не социальные отношения любого рода, была первостепенной. Женщина "как личность должна полагаться только на себя". Она обратилась к переосмыслению библейских текстов: Женская Библия" - феминистская критика христианской доктрины и ее подчиненного положения женщин. Она заявила, что женщины должны освободиться от своих суеверий, прежде чем избирательное право принесет им какую-либо пользу. Фрэнсис Уиллард, убежденная в том, что Социальное Евангелие является силой добра в мире, дезавуировала книгу, не отрицая при этом работу Стэнтон в интересах женщин. Лидеры избирательного права в целом оттолкнулись от Стэнтон, но Сьюзен Б. Энтони поддержала ее.6
Уиллард склонялась к христианскому социализму, который она называла "евангельским социализмом". В начале 1892 года она председательствовала на встрече в чикагском реформистском клубе "Сансет" на тему "Как бы вы подняли массы?". Будучи союзницей рыцарей, она выразила неудовольствие по поводу подъема среднего класса. Она задалась вопросом, не следует ли изменить постановку вопроса, и заявила, что "массы сообщают нам, что они поднимаются, и через десять лет я не думаю, что [сегодняшний] вопрос будет актуальным".7
Социализм самого Уилларда вряд ли был революционным. Он проистекал из евангелизма, отвращения к материализму и стремления к сотрудничеству, а не к конфликту между классами: "В каждом христианине есть социалист, а в каждом социалисте - христианин". Среди участников дискуссии была Джейн Аддамс, соучредительница Hull House, которая все еще развивалась как молодой реформатор. Она еще не была готова осудить существующее положение вещей как несправедливое. В аудитории присутствовала Флоренс Келли, также жительница Халл-Хауса, которая была уверена, что социальный порядок несправедлив, и была полна решимости что-то с этим сделать.8
Генри Адамс казался одним из самых маловероятных американцев, отступивших от либеральных истин, но смерть жены, Кловер, деморализовала его и, как он понимал, лишила его привязанности. Он продолжал плодотворно работать, написав свою "Историю Соединенных Штатов Америки" во времена администраций Томаса Джефферсона и Джеймса Мэдисона, но теперь он был мужчиной средних лет, влюбленным в Лиззи Камерон, гораздо более молодую, скучающую, несчастную и красивую жену Дж. Дональда Камерона, богатого и не слишком способного сенатора-республиканца от Пенсильвании. Адамс путешествовал по миру, но его снова тянуло к Лиззи и отношениям, которые, как он понимал, никогда не будут завершены и которые делали его смешным. Отказавшись от нее как от друга, он сделал еще один шаг к тому, чтобы отделиться от общества Позолоченного века. Он уже начал писать книгу "Образование". Со свойственной ему иронией он стал называть себя "консервативным анархистом" и написал речь для сенатора Камерона, в которой осуждал золотой стандарт.9
Лиззи Камерон была племянницей Уильяма Текумсеха Шермана, который умер в феврале 1891 года, в тот же год, что и Сара Виннемукка, чья недолгая слава прошла. Резерфорд Б. Хейс, отвергнувший красноречивые мольбы Виннемукки за свой народ, все больше беспокоился о том, что Соединенные Штаты превращаются в плутократию, но он был уже стар и готов присоединиться к своей любимой покойной жене Люси. В январе 1893 года он так и сделал. Джеймс Г. Блейн, который ни на минуту не задумывался о плутократии, умер вскоре после этого. Джон Хэй был в роли гребца.10
К 1891 году Кларенс Кинг начал вести двойную жизнь: как Кларенс Кинг, успешный ученый и неудачливый бизнесмен, и как Джеймс Тодд, носильщик Пульмана и светлокожий чернокожий мужчина. Он выдумал Тодда, чтобы жениться на вольноотпущеннице Аде Коупленд, которая жила в Бруклине. Он завел с ней семью, но ни она, ни их дети не знали о его существовании в качестве Кинга. Его предполагаемая жизнь в путешествии в качестве носильщика Пульмана объясняла его длительные отлучки. Чтобы содержать себя и свою семью, он занимал все большие суммы денег у Хэя.11
Век завершался с бешеной и, казалось, разрушительной скоростью. Новое поколение оплакивало неудачи и ограничения поколения, чьей основой был свободный труд. Генри Кэбот Лодж и Теодор Рузвельт возвышались в Республиканской партии, которая не привыкла быть в меньшинстве. В Демократической партии молодой конгрессмен из Небраски Уильям Дженнингс Брайан научился оседлать антимонопольную волну. Не было уверенности в том, что кто-то сможет взять под контроль перемены, охватившие нацию, но было ясно, что эти люди стремились к этому, хотя вряд ли они казались готовыми своим современникам.
Миссис Шуйлер Ван Ренсселаер, ведущий критик в области искусства и архитектуры и представительница известной нью-йоркской семьи, составила карту изменений, закодировав их цветами, которые обозначали не расу, а скорее пол и класс Нью-Йорка. В феврале 1895 года она написала для "Сенчури" статью под названием "Люди в Нью-Йорке". Нью-Йорк, утверждала она, позволяет человеку "увидеть то, что стоит увидеть, и что нельзя увидеть в другом месте". Манхэттен имел специфическую пространственную структуру. Двигаясь с юга на север, можно было найти места для зарабатывания денег, места для траты денег и места для проживания. Каждая область была отмечена цветом. Толпы людей в центре города были "необычайно черными... обычная одежда мужчин". Лишь ненадолго их скрашивали "сотни девушек, названных так из-за их маленьких щелкающих машинок", девушек-печатальщиц, которые работали среди мужчин. После Канала
На улице "петтикоаты становятся все более и более многочисленными", доминируя за пределами Четырнадцатой улицы. Мужчины зарабатывали деньги, женщины их тратили. Ван Ренсселаер судил о происхождении по одежде. Неряшливость наводила на мысль о пригородах; унылая обшарпанность и наивные попытки дешево копировать моду свидетельствовали о бедности и молодых работницах. По европейским меркам, даже зажиточные люди одевались слишком ярко, а материалы были слишком дорогими для улиц. Хотя ньюйоркцы ходили пешком больше, чем европейцы, самые богатые не были пешеходами. Чтобы увидеть их, "нужно посетить Центральный парк в приятный полдень".12
Она считала, что жители Нью-Йорка, хотя их и нельзя
