гор для собственных нужд, потому и обезопасили всю округу от нежелательных посетителей. Выходит, и им змеи не нравились и угрожали их комфорту. Короче, очередной голографический интерьер для космического туризма, как выражалась Вика. Не будь планета занята, лучшего места для жизни землян не сыскать. Но земляне никогда и не пытались стать тут чёрными риэлторами по отъёму чужих отчизн.
– Хорошо-то как! – вслух восторгался старый Кук, подставляя свою вовсе не старую грудь и вполне пока упругую кожу под красное излучение утренней Магниус, только что высунувшейся из-за картинно изрезанного дальними горами горизонта. Красное излучение восхода, его вибрации, пронзая всё человеческое существо, дарует исцеление недугов и укрепление здоровья, если в исцелении нужды нет. Для этой цели Кук спустил свой комбинезон до пояса, раздумывая, а не стоит ли подставить под восход и свои чресла? Но передумал, решив, что встречать местного дипломата чреслами наружу – это как-то чревато, где ты ни будь. А тот может возникнуть с любой стороны, где и не ждёшь. Сама вода озера даже на расстоянии обдавала прохладой, дышала перламутровым туманным дыханием. Прогревалась она очень быстро, а остывала и совсем уж внезапно только к утру.
– Отлично выглядишь! – раздался голос на чистейшем русском языке позади Кука. Он вздрогнул и повернулся на девяносто градусов. Позади него стоял высокий старик. И хотя Кук тоже юношей давно не являлся, но в сравнении с появившимся выглядел добрым молодцом. Тем ни менее выправка и рост у деда были отличные, прямо-таки военные в старом понимании. Волосы белейшие, как снежные вершины, лицо приятно-смуглое, глаза – чистое золото. Не дед, а рекламная картинка красочной, но весьма предельной уже старости, клонящейся к неизбежному закату в миры под названием «тот свет». Как её не раскрашивай, а радости при виде таковой нет. Его даже пожилым мужчиной нельзя было назвать. А он был бодр и весел как юноша, идущий с ночного свидания!
– Не ожидал так скоро, – ответил Кук, растерявшись и разозлившись на старика. Нехорошо было так подкрадываться. Как тигр какой. Надо было уже издали дать сигнал приближения. Крикнуть что-то или подойти к лицу, а не к заднице.
– Ты нервный, – заметил старик. – Где же твоя выучка?
– Так всё истирается со временем. Выучка, выдержка, выносливость. Я же немолодой. Устал давно. Жду не дождусь, домой добраться. На отдых.
– Как всё сошлось. И я устал, и я жду не дождусь домой добраться на отдых, – повторил старик, забавно напомнив особенность маленькой Виталины.
– И чего же держит?
– Да послание твоё приму, передам, кому следует, так и свободен.
– Чего же так долго собирался? – осклабился Кук.
– А ты? Чего от меня в горах бегал? Чего ждал или боялся? – старик был серьёзен.
– Так мне и в голову не приходило, что дед в отрёпках тот, кто и нужен мне.
– В каких ещё отрёпках? – повторил дед с неудовольствием. – Я одежду от личного мастера ношу.
– Да ну? – веселился Кук такой вот чисто-земной детали.
– Мне иначе не положено. Я не простой селянин или горожанин.
– А кто ты?
– Я – смотритель за порядком в пределах всей планеты.
– Да ну!
– Не скалься, – одёрнул дед. – Приступим к серьёзному разговору. Он схватил Кука за кисть руки и в тот же самый миг Кристалл на перстне словно бы вспыхнул. Давно уже обесцвечено-серый и непрозрачный, похожий на обычный кремень, он засветился феерической радугой, разбух на глазах и даже что-то зашептал, зашелестел, как шелестит и шепчет для иного слуха северное сияние. Кук пошатнулся, ощутимо пронзённый слабым подобием электрического тока.
– Ожил, задышал, – удовлетворённо констатировал дед. – Это же не безделушка, Артём Воронов, а разумная структура. Он пробудился. Осталось одно – войти ему в контакт с новым носителем. Ты точно им не являешься. Теперь тебе его носить нельзя. Он тебя разрушит неизбежно.
– Так бери его! – Кук протянула руку к старику. Тот отстранился.
– Мне не надо! К нему прикоснётся тот, кому он и передан.
– Ну и кто он? – совсем по-детски, давно уже взрослый и тёртый космический калач Кук затряс рукой, пытаясь сбросить с себя артефакт.
– Он прибудет. Сам и снимет. А так невозможно. Он же врос в мякоть твоего пальца.
– И как же снимать будем? – поинтересовался Кук.
– Сам переместится. Ничего и не почувствуешь, – успокаивающе мурлыкал дед.
– Кто он-то? Чего темнить, коли уж стоим вплотную?
– Увидишь, Артём. Вот удивишься. Ландыш с ним придёт.
– Откуда придёт-то?
– Оттуда, откуда и я. Тебе знать ни к чему. Вы вот свой город взорвали. Даже уходя, не хотели ничего чужакам оставлять. Чего же я должен тебе все свои секреты распахнуть? А ну как ты тут останешься? А ну как потом ваши вернутся? Откуда я это знаю. Я так долго ждал потому, что раздумывал я долго. Я же, Артём, так и не смирился с теми, кто меня изгнал. Не напрямую, конечно, но вынудили к тому в силу навязанных правил и установок жизни, которые я лично не принимал. И до сих пор не принимаю. А ради своего сына и будущего здешних людей я вынужден пойти на мировую с ними. То, что есть фатальная близость конца у нас, для здешнего мира далёкая пока перспектива. И когда выбор между гибелью сиюминутной и отсроченной на неопределённо-долгое течение, не лет, а веков, то ясно же, каков он будет. И процветание Паралеи есть для них продление их собственного существования. Вот так. Поэтому-то мой сын будет их представителем здесь, а одновременно своим среди здешних. Своего рода соединяющим мостом через ту самую пропасть, что и разверзлась некогда между мною и теми, о которых тебе знать не обязательно. Хотя бы потому, что они о тебе знать не хотят. Пойми и мои мучительные раздумья длиною в год. Когда тебе предлагают признать всю твою предыдущую жизнь ошибкой, а мы, дескать, великодушные ангелы тебя прощаем. Сын твой наш будет, мир сей процветать будет. А ты – угасающая уже особь – ошибка, уклонение ничтожной частности от общего целого и незыблемо-правильного, брезгливо, но милостиво будешь допущен к возврату к своим родным корням. Чтобы на исходе жизни припасть к ним в поклоне и войти в посмертные уже вибрации своей родовой и коллективной души. Каков выбор? Демоническое бесплодное одиночество или ангельская симфония? Это, чтобы тебе понятно было, изъясняюсь в привычных образах твоей культуры. Так-то, намного всё сложнее. И сам понимаешь, что так.
– Означает ли это, что твой сын тут править будет?
– Что значит «править будет»? Оказывать управляющее воздействие на много векторные процессы развития социума,
