В рекламе средств для укрепления потенции особенно нравится одна фраза: «Перед применением посоветуйтесь со специалистом». А вот интересно, с кем посоветоваться специалисту, если человек укреплял потенцию, не посоветовавшись с ним?
Ситуация простая. Дедушка под 80 лет перенес инфаркт. Тяжелый инфаркт, с коллапсом, но дедушка выжил, несмотря на все усилия врачей. Но что интересно, никак не хочет самостоятельно держать артериальное давление. Чуть уменьшишь дозу адреналина, давление падает, дедок кричит: «Умираю!» Снова ставишь прежнюю, и приличную, надо сказать, дозу. И так месяца два дедок лежит в реанимации. Редкий случай, что с ума не сошел, только уши затыкал, когда наши страдальцы во время психозов кричали за стеной слишком громко. При этом заматывал голову мокрым полотенцем, остужал. Бабушка каждый день приходит, плачет: «Ну что за беда! Скорей бы домой тебя, милай, выписали».
А в чем причина и что происходит с дедом — вопрос. Проверили надпочечники, нормально работают, добавили гормонов — никакого эффекта. Сердце вполне сокращается, ну должен дед давление держать, а он ни в какую. Кто догадается, что происходило с дедом? Разгадка, как это часто бывает, нашлась случайно: ночью отключился свет и остановился дозатор с адреналином, не подав сигнала тревоги. Покричал дедушка, а поскольку лежал в сторонке, в отдельном закутке, то его криков никто не услышал. И затих дедушка. А наутро как огурец, давление 120 на 80, и что интересно, без всякого адреналина. Через день был выписан и пошел домой. Теперь встал другой вопрос: а что это было? Опять головоломка. И так бы и остался случай нерешенной загадкой, если бы дедушка, молодец, после выписки не пришел бы в больницу. Не принес бы тортик в знак благодарности врачам. Ну и кое-что еще, кроме тортика. И признался, что принимал дедушка какой-то альфа-блокатор от аденомы предстательной железы. Типа празозина, только что-то посовременнее, я не запомнил название. И это объяснило все: и низкое давление, и парадоксальное действие адреналина, когда он в малых дозах, давление, наоборот, снижает. Оказалось, что каждый день таблеточку приносила заботливая бабушка. А на вопрос: «Зачем!?» — ответила: «А как же, доктор, это ж ему врач прописал для мужской силы!» А вот зачем деду понадобилась мужская сила в отделении реанимации, это так и осталось загадкой без ответа. Медсестер за задницы прихватывать? Так он вроде этим не занимался…
Принц Персии
Новости слушаю в машине, на первом месте, естественно, Сирия. Какой же молодец оказался их президент Башар, отбивается. Остальные его коллеги уже давно на небесах, а этот, смотри-ка, держится. А простой, казалось бы, врач-офтальмолог. А зря иронизируют, офтальмолог у арабов профессия почетная, уважаемая.
Вспомнил одного нашего клинического ординатора. Гражданин Ирана, типичный перс, и прозвище получил сразу — принц Персии. Учился в России, закончил институт, ординатуру по специальности «Окулизм». И поехал домой, работать. Русский диплом работать в Иране позволял. И вдруг, уже в возрасте, решает переучиваться на реаниматолога. Интересно стало, спрашиваю, зачем? Оказалось, что вся его семья решила перебраться в Кувейт, на заработки, ну и он вместе с ней. По-арабски парень говорит свободно. Попытался найти работу по специальности, а ему в ответ на языке пророка: хер тебе. Офтальмологи нужны, да, но российский сертификат не годится, российскому сертификату окулиста мы не доверяем. Годится только европейский или американский. А какой русский сертификат годится? Если переучиваться, то в России парню учиться сподручней, и дешевле, и проблем с русским языком нет. А только, говорят, действует у нас российский сертификат врача анестезиолога-реаниматолога. Получишь — приезжай работать.
Я поначалу удивился, риск в профессиях несравним. Глаз потерять страшно, но жизнь-то еще страшней. А он объясняет: ничего ты не понимаешь, арабу лучше умереть, чем остаться без зоркого глаза или вообще ослепнуть. В результате пошел учиться на реаниматолога. Говорил я ему: брось, на реаниматолога выучиться легко, но стать не просто, это скорее не профессия, это черта характера. Походив пару месяцев к нам, бросил, поехал в Европу, подтвердить там свой сертификат окулиста. И пропал, хотя обещал писать, приглашал в гости: «Приезжай к нам в Иран, не бойся, мы вполне светская страна. У нас все есть. Надо будет — и водка будет, и девочки, все будет. Только по улицам пьяным не гуляй, и все, дома пить будем».
Если зададут мне вопрос, а кончится ли когда-нибудь эта война в Сирии, разгонят ли боевиков, отвечу: может быть, и закончится, может быть, боевиков и разгонят, но только не сирийцы. Почему так думаю? Все очень просто. Приходилось мне по работе в свое время встречаться с представителями славных Вооруженных сил Сирийской Арабской Республики.
Давно, а работал я еще в поликлинике, прибежал ко мне один сириец, военный моряк. Вообще-то до его появления я и не представлял, что в Сирии существует грозный Военно-морской флот, а если и существует, то состоит из пары катеров, а командующий всем флотом должен быть в звании никак не выше капитана. Причем не самого высокого ранга. А тут неожиданно явился араб лет так 35, в парадной форме, капитан первого ранга, этакий Синдбад-мореход. Учится у нас, мечтает стать адмиралом, что дословно в переводе с арабского — повелитель морей. Кто его ко мне направил, кто посоветовал обратиться, я так и не понял. Капитан плакал:
— Доктор, спасите! Сердце…
По-русски он говорил вполне сносно, удалось выяснить, что что-то у него кольнуло в левом боку. Раз слева, значит сердце. Погонял я его на тредмиле, сердце — дай бог каждому, прописал каких-то капель, типа настойки боярышника. Капитан был страшно рад:
— Значит, я не умру, да? Мне нельзя умирать, у меня тут жена, дети.
Оказалось, что он как приехал к нам учиться в Военно-морскую академию, так и учился в ней подозрительно долго, где-то уже шестой год. Видимо, основательно постигал флотскую науку. Успел обзавестись семьей, наделать детишек. И возвращаться домой большого желания не имел. В общем, ушел он от меня довольный. Прошло несколько месяцев, мореход появился снова, опять в слезах.
— Что случилось, — спрашиваю, — опять что-то болит?
— Нет, спасибо, доктор, не болит.
