«А о чем она думала, когда шла ко мне? Не в куклы же я собирался с ней играть».
К трем часам дворовая суета надоела, да и мозг нуждался в отдыхе от вороха мыслей. Еще утром мальчишка принес приглашение на послеобеденное чаепитие к Вяземским, и, быстро собравшись, Павел поехал в гости.
«У бедного графа три дочери на выданье, сейчас не до воспоминаний будет…»
– А мы уж побоялись, что вы не приедете.
– Не правда ли погода стала менее ветреной?
– Павел Андреевич, вы собираетесь осенью в Петербург?
– Нынче к экипажам привязывают банты. Как вам этакая мода?
– Вести дневник – это так мило, но ужасно хлопотно…
– Говорят, вы решили торговать лесом?
– Попробуйте пирожков с яблочным повидлом, до чего хороши!
– А я больше люблю чай с мятой, а вы со смородиновым листом, да?
Единственным утешением для Павла стало появление Григория Салтыкова. Гришка, наоборот, особенно любил ездить в гости в те семьи, где скучали юные прелестницы, и с удовольствием поедал все, что щедро предлагали их матери.
– Зачем жениться, если и так хорошо, – прошептал он Павлу, когда три дочки Вяземских наконец-то устали разговаривать и отсели к окну. Демонстрируя издалека свою красоту, они время от времени улыбались и отправляли короткие пылкие взгляды то на одного гостя, то на другого.
– А вы слышали новость? – спросила Анна Михайловна, протягивая полную руку к следующему пирогу. Посмотрев на мужа, она поджала губы и дернула плечом, будто хотела сказать: «Дорогой, это не сплетни, и я должна рассказать». – Александра Образцова пропала вчера утром. Пошла погулять к лесу и не вернулась. Яков Петрович объявил поиски, говорят, всем двором чуть ли не до Михалево дошли, а Сашеньки нет. Может, задумалась и с тропы сбилась… Вроде шарфик нашли возле дряхлой березы. Кошмар! То ли волки загрызли, то ли цыгане куда уволокли! Хоть из дома не выходи теперь.
– Будет тебе сказки придумывать. Волки! – недовольно проворчал Арсений Григорьевич. – И цыгане к нам лет сто не заглядывали, они дальше по реке устроились. Заплутала, найдется. Плохо Стрыгин за ней смотрит, куда одна-то идти удумала.
– Ты чего? – тихо спросил Гришка, осторожно толкнув Павла в бок.
Павел посмотрел сначала на приятеля, а потом перевел взгляд на стол. Надо же, а он и не заметил, что раскрошил оставшиеся пол-пирога.
– Задумался.
– Вранье все это, – продолжил шептать Гришка.
– Что именно?
– Не вчера утром Александра потерялась, а позавчера ночью. Хочешь еще скажу? Стрыгин ее сам в лес отправил. И, не поверишь, собак следом спустил. Неизвестно, чем она провинилась, но только так дело и было. А потом Яков Петрович подождал немного, когда Александра замерзнет и сгинет, и поиски начал. Чтоб соседи вопросов лишних не задавали. А кто ж задаст, если все его боятся.
– Откуда знаешь?
– Кто-то из работников не спал и видел, мне наш Семен втайне рассказал. Корова у нас молодая захворала, мычит третий день с утра до ночи, так он в сторону Стрыгина за лекарем ходил.
Услышанное показалось диким, но, тем не менее, если учесть характер Якова Петровича, походило на правду. Именно той ночью Павел оставил Александру в яблоневом саду.
– И собак спустил?..
– Говорю же, да, – прошипел Гришка, гордый от того, что его рассказ произвел нужное впечатление. – Она тебе вроде нравилась… – осторожно добавил он.
– Про поиски Семен узнавал?
– Ходили, высматривали, аукали, но в ответ тишина.
– И следов нет?
– До леса есть, а дальше ни одного.
– Но раз у Стрыгина собаки натасканные, почему он их при народе на поиски не отправил?
– Брал он их с собой. До ручья добежали и остановились как вкопанные.
– Выпала Александре доля сиротская. – Анна Михайловна с трудом поднялась из-за стола и неторопливо поплыла к дочерям, шурша юбками. – Яков Петрович больно строг, а с девочками надо мягче. Интересно, что скажет княгиня по поводу случившегося.
– Княгиня? – уточнил Гришка.
– Мария Николаевна Чернышева – единственная кровная родственница Александры. Я думала, после смерти родителей Сашеньки княгиня заберет девочку к себе, но, видимо, в Петербурге своих дел хватает. – Анна Михайловна осуждающе фыркнула и, ища поддержки, вновь посмотрела на мужа.
– Благодарю за чай, – произнес Павел, поднимаясь.
Поправляя седло, ловко вскакивая на лошадь, он сжимал зубы, стараясь сдержать злость, колотившую тело. До имения он добрался меньше чем за полчаса, быстро зашел в дом и крикнул так, что в окнах задрожали стекла:
– Марфа, плащ и еды на трое суток! Ванька, накорми и напои Норда, на нем поеду!
Да, виноват… Павел подозревал, что, возможно, и простит себе яблоневый сад позже, но душа теперь этого не забудет никогда. Она разорвет его изнутри, и он будет проклинать тот день и час очень долго. Нет ничего страшнее, чем война с самим собой, ты всегда проигрываешь, потому что каждый раз, раня врага, убиваешь себя.
