Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда.
И. Бродский «Рождественская звезда» Утром двадцать четвертого декабря Джим и Виола ехали в Норфолк.
Почти в конце пути она вновь заговорила о работе.
— Нам обязательно надо подобрать музыку, Джим.
— Отвлекись ненадолго.
— Не могу, у меня ателофобия.
— Это что — боязнь простодушных мавров?
— Милый стратфордианец, а-тело-фобия, не О-телло-. Боязнь несовершенства.
— Я человек деревенский, со мной говорить надо по-простому.
— И давно?
— Не очень. А вот и старый друг, — сказал Джим, указывая на силуэт дома на холме за лесом.
— Здесь красиво.
— Да. Многие отказываются от своих старых гнезд. А, по-моему, это — третий родитель, если угодно. Это сито. Через него просеивается все, что с тобой в жизни происходит.
Машина въехала на мост. Признак прибытия — шорох гравия на подъездной дороге, как дружеский шепот. Друзья еще не приехали, и Джим, не торопясь, показал Виоле дом. С волнением и гордостью он открыл перед ней двери библиотеки. Они остановились перед портретом Фрэнсиса Эджерли.
— Красивый пращур мой, — сказал Джим.
С портрета смотрел человек, черты которого угадывались в Джиме. Скулы, нос, глаза, выражение лица, будто готового в следующее мгновение улыбнуться. Художнику удалось передать в портрете достоинство и обаяние. Не удивительно, что он произвел в свое время одинаково сильное впечатление на короля и на премьер-министра.
Вскоре приехали: Мартин с ящиками вина, деликатесами и гитарой, Форд — с фейерверком для Нового года, Линда — с разученной партией Семелы Генделя и намерением заниматься на каникулах, Энн — с билетами на футбольный матч в Норидже на 29 декабря. Начался сочельник. Для друзей это время года в Эджерли-Холле с традиционным рождественским сырным пирогом, солоноватым и сочным, с красным вином итальянского происхождения было, пожалуй, самым любимым. Оказавшись здесь впервые, Виола почувствовала себя свободно, как все. За столом сидеть было не обязательно, поэтому, следуя своей привычке, она с удовольствием забралась в одно из больших кресел в гостиной и наслаждалась музыкой. Однако следующий день ни следа не оставил ей от желанной праздной лени. Ее смела волна вдохновения, подчиняя себе все — силы, мысли, волю, душу и даже тело, заставляя его забыть о еде и сне.
— Оказалось, я приехала работать, — виновато произнесла она, когда Джим ближе к вечеру зашел в библиотеку, где она просила оставить ее на весь день. — Вы на меня не в обиде?
Она приподняла и снова опустила на колени свою тетрадь.
— О чем ты говоришь? Ты же их знаешь. Тебе музыка не мешает?
— Нисколько. Я хочу к вам, но здесь так пишется! Как быть?
— Festina tarde[50]. Правильно?
