Ой, Голымба ты, голымбушка моя,У Голымбы ни кола и ни двора,У Голымбы только горенка одна,У Голымбы столбы точеные,Как у ночи поволоченные,Середи двора бел-горюч камень лежит,Из-под камушка быстра речушка бежит,А по речушке судёнышко плывёт,А в судёнышке немножечко людей,Того-сего только семь человек,А восьмой-то атаманушка,А девятый есаулушка,А десятый – разудалый молодец…
«Хорошо поёт», – отметил я.
В этот момент включилась УКВ-радиостанция и голосом Скокова прохрипела:
– Ходовой мостик вызывает Мечника.
– Слышу тебя.
– Поднимись. Мы видим кое-что интересное.
– Принял.
Расклад простой. Вахтенные что-то заметили и вызвали командира, а он, определившись, уже дёргает меня. Наверняка не просто так, забавы ради, поговорить за жизнь. Поэтому я не медлил, быстро поднялся на ходовой мостик, и Скоков сразу протянул бинокль.
– Посмотри на берег, – сказал он.
Сначала я ничего интересного не увидел. Скалы и извилистые фьорды. Зелени практически нет, пейзаж довольно унылый. Кое-где видны глыбы льда.
– Правее, – подсказал Скоков.
И вот в указанном направлении действительно кое-что было. Небольшая бухточка и каменистый пляж. На нём огромный костёр, который всё больше разгорается, и клубы дыма от него заметны уже даже невооружённым глазом. Но, что более важно, возле огня, размахивая руками и стараясь привлечь наше внимание, стояли люди. Примерно двадцать человек. Скорее всего, не дикари.
Опустив бинокль, я спросил Скокова:
– Где мы сейчас находимся?
– Между Тромсе и Харстадом.
– Твои рекомендации?
– Время есть, мы никуда не торопимся. Можно высадиться на берег и под прикрытием корабельной артиллерии посмотреть, что это за люди.
– Решено. Высаживаемся.
Фрегат замедлился и, насколько это возможно, чтобы не рисковать получить пробоину, приблизился к берегу. Между нами и сигнальным костром около мили. «Ветрогон» остановился, и на воду были спущены мотоботы. В каждый погрузилось по пятнадцать разведчиков. В последний момент, вооружившись и накинув на себя разгрузку, я вместе с Лихим запрыгнул в один из них. Корабль направил орудия на берег, и мотоботы, вспенивая движками морскую воду, стали приближаться к пляжу.
Всё нормально. Однако в ста пятидесяти метрах от берега Лихой забеспокоился, и я посмотрел в его глаза.
«Враги, – прилетел мысленный посыл разумного пса. – Не эти, другие».
Я его понял, привстал и взглядом обшарил пляж. Есть! Вот опасность!
Из-за скалы в нескольких сотнях метров от костра появились дикари. Больше сотни мужиков в шкурах, размахивая копьями и обрезами ружей, мчались по берегу. Люди возле костра их тоже заметили и в панике заметались. Они не знали, что делать, то ли ждать нас, то ли спасаться бегством. Зато я знал и вызвал на связь фрегат:
– Мечник вызывает «Ветрогон».
– На связи, – отозвался Скоков.
– Дикарей видишь?
– Да.
– Приласкай их. Только аккуратно, чтобы нас не зацепить.
– Сделаем.
Я ожидал, что корабельные комендоры ударят по дикарям главным калибром. Однако они отработали из АУ-630, она же АК-630. Автоматическая корабельная артиллерийская установка Грязева-Шипунова, шесть стволов, калибр тридцать миллиметров. Поражение воздушных целей на наклонной дальности до 4000 метров, а лёгких надводных сил противника на дистанциях до 5000 метров. Скорострельность 4000–5000 выстрелов в минуту очередями по двести и четыреста снарядов. Пушка великолепная и во многом универсальная. Она дала очередь в двести патронов (снарядов), но, как я позже узнал, вылетело всего семьдесят пять. Боеприпасы древние, и один из снарядов заклинил артустановку. Впрочем, тех патронов, которые накрыли пляж, хватило.
