— Но я думаю, вы вполне могли бы им стать, — продолжала Вэла. — Особенно если будете повязывать свой платок так, как это сделали сегодня утром.
— Но все щеголи — это такие жеманные и легкомысленные создания. Вот если вы захотите видеть во мне истинного денди или светского льва, тогда другое дело.
— Но ведь так говорят только об очень знатных аристократах, разве нет? — спросила девушка.
Ее наивный вопрос напомнил герцогу, что она даже не подозревает о том, что он принадлежит к самой верхушке знати.
И в этот момент вся неприглядная правда предстала перед ним в своем самом откровенном обличье.
Совершенно очевидно, что Вэла до сих пор считает его не более чем обычным, стесненным в средствах провинциальным джентльменом.
Герцог представил себе, как посмеялся бы над ним Фредди. Ведь вопреки здравому смыслу он чувствовал себя почти уязвленным из-за того, что после трех дней тесного общения женщина не смогла разглядеть в нем знатного аристократа, одного из самых блестящих светских львов лондонского высшего общества.
«Что ж, Фредди бы сказал, что это очень полезно для моей души», — с горькой иронией подумал герцог, с аппетитом расправляясь с едой, которая, пожалуй, за последние дни первый раз была по-настоящему вкусной.
Вино после того, как достаточно охладилось в ручье, было очень приятным. Но в конце их скромного ленча герцог был уже не вполне уверен, виновато ли тут вино, или же на него так опьяняюще действовал вид юной красавицы, сидевшей перед ним на берегу ручья среди пестрых луговых цветов. В своей белой блузке и синей широкой юбке она сама выглядела как какой-то экзотический цветок.
Девушка в мечтательной задумчивости смотрела на весело журчащие, бегущие по камням хрустальные струи, на птиц, прилетевших к ручью напиться и затем мгновенно вспорхнувших на ветки ивы. Залитая солнечным светом, эта картина неожиданно глубоко взволновала герцога, поразив каким-то волшебным очарованием.
«Вот что произошло со мной, — подумал герцог. — Я именно очарован».
А затем он не мог не подумать со свойственным ему цинизмом, что это очарование недолговечно, что оно быстро исчезнет, едва только он окунется в привычную цивилизованную жизнь.
Наблюдая за лицом Вэлы, он догадался, что девушку что-то сильно тревожит.
— Что беспокоит вас? — спросил он.
— Я думала об этой бедной женщине там, в гостинице.
— Но вы ведь помогли ей. Думаю, этого вполне достаточно, чтобы не добавлять к своим тревогам еще и ее проблемы.
— Она была так благодарна за эти деньги… Я видела слезы в ее глазах, — тихо сказала Вэла.
Она опустила глаза, в задумчивости глядя на сверкающие в солнечных лучах струи прозрачного ручья. А затем смущенно сказала, не глядя на него:
— Но во всем этом есть кое-что… что я не могу понять.
— Что же это?
Герцог спросил больше из вежливости. Ему была совсем неинтересна история какой-то горничной из маленькой деревенской гостиницы. В этот момент все его мысли занимал только прелестный тонкий профиль девушки на фоне темно-зеленой листвы. Деревья, растущие на противоположной стороне ручья, представлялись ему великолепной рамой, в которую была заключена самая очаровательная картина, которую он когда-либо видел.
— Я спросила ее, — голос Вэлы был едва слышен, — почему она не попросила… отца своего ребенка… помочь ей.
Она замолчала, и через некоторое время герцог вежливо спросил, просто для того, чтобы поддержать разговор:
— И что же она вам ответила?
— Она… сказала, — девушка неожиданно залилась румянцем, — что не знает, кто отец ее ребенка.
Поскольку герцог на этот раз промолчал, так как просто не знал, что сказать, Вэла коротко взглянула на него из-под длинных ресниц и, снова опустив глаза, так же тихо закончила:
— Я не понимаю… как это могло случиться, что она не знает, кто его отец… но она так сказала, и я… решила спросить у вас… как это происходит… то есть я хочу спросить… отчего у женщины появляется ребенок?
При этих последних словах она подняла взгляд на герцога, и он увидел, что ее широко раскрытые невинные глаза полны беспокойства и смущения.
В первое мгновение он испытал нечто похожее на шок. Не может быть, мелькнуло у него в голове, чтобы она была настолько не осведомлена в этом вопросе. Брокенхерст лихорадочно искал подходящий ответ, но вместо этого его посетило неожиданное озарение. Он вдруг понял, что влюбился!
Странное чувство внезапно завладело всем его существом, наполнив душу непонятным ликованием и тревогой. И потому, что он никогда ничего подобного не испытывал ни к одной женщине, герцог мгновенно понял, что это за чувство.
Только любовь могла заставить его почувствовать страстное желание защищать ее. Защищать не только от мужчин, преследующих ее в данный момент, не только от такого негодяя, как сэр Мортимер, жаждущего заполучить ее в жены, но в большей степени — от этого грубого, беспощадного мира, от его низких истин, которые могли бы потрясти ее чистую душу, убить в ней это восхитительное чувство восторга и наивную веру в абсолютную силу добра.
Никогда еще за всю свою жизнь не испытывал герцог такого сильного желания стать защитником женщины, никогда прежде не чувствовал он такого сильного, страстного желания, смешанного с благоговением.
Вся эта сумасшедшая смесь чувств, эмоций и желаний внезапно пронзила его подобно вспышке молнии, и он понял, что бесхитростный вопрос Вэлы пробудил в нем рыцарский дух, доставшийся ему от его благородных предков, но долгие годы дремавший в глубинах его души.
В мире, в котором жил герцог, леди пользовались почти неограниченной свободой в своих речах и, что важнее, в своих любовных связях. Нравственные и моральные нормы в это время определялись королем, а у того были в этом вопросе весьма широкие взгляды. В отличие от строгого поведения и высоких моральных устоев его матери, он вел веселую, беспутную, если не сказать распутную, жизнь, принятую при его дворе как норма поведения. И герцог никогда не знал ничего другого.
Все знакомые ему женщины вели себя слишком свободно, их поведение он мог бы назвать возмутительным, если бы не привык к тому, что это норма.
И уж конечно, ему и в голову не могло прийти, что одна из этих женщин может ничего не знать о том, откуда берутся дети, и вообще не иметь представления о плотской любви между мужчиной и женщиной.
И при взгляде в глаза Вэлы, полные растерянности и наивного любопытства, ему казалось, что она — ангел, посланный ему в дар, который ни в коем случае не должен соприкасаться с грязью этого далекого от совершенства мира.
«Я люблю ее, — сказал он себе. — Именно ее я искал всю свою жизнь. Я отчаянно скучал и постоянно разочаровывался все это время именно потому, что не встречал ее до сих пор».
