– А куда ты собираешься? – спрашивает меня Женя.
– Я в ВМР.
ВМР – высший мужской разряд Сандуновских бань – это было лучшее место в Москве из всех мест, где можно культурно отдохнуть. У меня на баню из семейного бюджета уходило три рубля. Восемь копеек за вход, которые мы не платили, потому что у нас не было билетов. Простыни мы не брали, веники мы не брали: веники мы пиздили у других посетителей бани, простыни – у банщика. Три рубля уходило только на чаевые банщику и пиво, а пиво стоило двадцать копеек бутылка. Ходили мы в баню раз в неделю в течение многих лет.
Очередь в «Сандуны» была больше, чем в «Арагви». Люди, которые хотели попасть к открытию в восемь часов утра – утром самый лучший пар, – занимали очередь с четырех. Мы никогда не ходили в такую рань, но все равно в очереди надо было стоять часа два с половиной. Но мы же не будем в очереди стоять, и я нашел задний вход, со двора, через помещение бассейна. Мы потом пользовались этой дверью, когда сразу из парной через бассейн выбегали во двор и в снег.
В молодости, когда мы только начинали ходить в баню, я заходил внутрь без верхней одежды, которую оставлял у ребят, ждавших меня у входа. Находил место и договаривался с банщиком, что мы здесь сядем, подмигивал ему, показывал, что мы очень хорошие клиенты. Это шестидесятые, десять копеек считались деньгами, поэтому он с нас четверых имел чаевых полтинник – и был более чем доволен, так как обычные посетители, пришедшие по билету, не давали ему чаевых ни копейки. Найдя место, я спускался вниз по центральной лестнице: вот, ко мне еще люди пришли. Их пропускали. Здесь же гардероб, они сдавали одежду, мою заодно тоже, и мы поднимались наверх. А потом, уже с годами, мы стали проходить, просто отстраняя людей в очереди – и нас пропускали, потому что рожи наши примелькались и нас все знали. Но это лет через десять, а первые годы приходилось пробираться разными путями.
Нас всегда было четверо: я, Марат, Игорь и Антон. И всегда кто-то напивался: или Игорь, или Антон. Только кто-то один. Мы с Маратом никогда, и Игорек с Антоном вместе тоже никогда. Или тот, или другой, и заранее угадать было нельзя, никакого алгоритма не существовало. Пива мы выпивали неимоверное количество, и у нас с собой всегда был спирт, кто ж без спирта в баню пойдет? На четверых литр спирта в колбочке. Парились в парной, потом выходили в предбанник, заворачивались в простыню. Из тебя прет пар, ты весь в облаке, удовольствие ни с чем не сравнимое. Банщик тебе дает бутылочку холодных «Жигулей», заглатываешь ледяное пиво, ну а после этого извлекается нехитрый скарб: колбаска, сыр, рыбка – и разливается spiritus vini исключительно rectificatus.
Мы раз по семь парились, очень жестко, по-настоящему, я всегда приходил домой исхлестанный. Игорь любил из парной прыгнуть в ледяную ванну, а мы – в снег. Обтерлись снежком, опять на пять минут в парную, но уже не паримся, а так просто, отойти от холода. «Париться» – это сидеть долго, пот из тебя течет, и веником себя хлещешь. После этого в бассейн, долго плаваем.
В семьдесят втором году появился новый пространщик, татарин Володя. Молодой, месяц как из армии, здоровый, красавец. В «Сандунах» было заведено: сдаешь свое грязное белье – я всегда сдавал – и тебе к концу приносят его чистым и выглаженным. Мы ему сдаем одежду, и я спрашиваю: «Выпить хочешь?» – «Нальете, выпью», – отвечает пространщик.
– Но у нас спирт.
– Мне безразлично.
– Так ты чистый будешь пить или разбавленный?
– Мне безразлично.
Тонкий стакан, двести пятьдесят – ставлю и скобочкой лью спирт. Жду, когда он скажет: «Хватит». Спирт чистый. Он молчит. Я ему налил заподлицо – все двести пятьдесят грамм. Себе разлили по чуть-чуть. Он берет стакан – и двести пятьдесят умерло. Мы на него во все глаза смотрим, ждем, когда он упадет. Двести пятьдесят спирта – это семьсот водки, залпом. Ему ничего.
– На, возьми закусить.
– Спасибо, мне не надо. – Володя понюхал руку.
Дальше мы за ним наблюдаем. Ждем, когда же он свалится, ведь он работает, и жара, пар, а у него ни в одном глазу.
После фильма «Ирония судьбы» вся Москва стала ходить в баню 31 декабря. Ужас что творилось! Мы-то всегда ходили, мы всегда провожали старый год в бане. Часто я возвращался домой пьяный, и бывали годы, когда Новый год я встречал в койке, не мог проснуться. Женя не злилась, она относилась к этому как к восходу солнца: не будешь же злиться на восход солнца?
История о том, как Сева писал письмо Пельше
Ходил я в баню уже довольно долго, все ко мне более-менее привыкли и знали меня, но все-таки пока менее, чем более. И так получалось, что банщиком у меня все время был Петя Петушок, Петя Яковлев. И как-то он понял, что хоть и пьем мы не по-детски, но видно: люди приличные. И он выбрал меня по непонятным причинам из нашей четверки в свои конфиденты. Рассказывал, что с женой расстался, она ушла. Мать его умерла. Они живут в одной комнате в коммуналке – отец, он и сын. И сын время от времени его бьет.
– Как напьется, так меня и бьет, – жаловался Петя. А Петя был маленький, щуплый, с цыплячьей шеей. – Квартиру не можешь помочь получить? – вдруг спрашивает он меня.
Я ему рассказывал, что я – адвокат, вот он и обратился.
– Квартиру можно получить. Но это под силу только очень обеспеченному человеку. А вы, простите, банщик, – отвечаю.
– У меня есть деньги, – говорит Петя.
Петя быстренько организовал достархан, поставил выпивку и закуску. Ребята умирают от смеха, выпивают и едят на халяву. Я им делаю страшные глаза, чтобы не встревали в беседу.
– Биографию надо узнать получше для этого. Расскажите биографию свою, может, удастся найти какую-то зацепку. Вы воевали? – спрашиваю.
Выяснилось, что во время войны Петя был на Дальнем Востоке, где боевых действий вообще не велось, и служил на интендантском складе. В процессе перекрестного допроса обнаружилось, что тушенку и сгущенку он продавал на черном рынке.
– Но все равно, ты же воевал.
– Да, – неуверенно сказал Петя.
– Я выясню, узнаю все в Моссовете и в следующий раз, когда приду, тебе расскажу.
И забыл я о нем.
Только когда в следующий раз пришли, как увидел его – так и вспомнил. А он нам уже отдельный кабинет подготовил.
– Ну как? – спрашивает.
– Все отлично, дело идет. У тебя бумага есть?
– У вас что же, нет бумаги в портфеле? Вы же адвокат.
– Я без бумаг сегодня. Был на совещании, а туда нельзя с бумагами заходить. Секретно. Достань бумагу, ручку. Будешь сейчас прошение писать.
– А это точно сработает?
– Железно. Все уже договорено. Пиши, я диктую: «Председателю партийной комиссии при ЦК КПСС товарищу Пельше Арвиду Яновичу.
Уважаемый Арвид Янович!
Вам пишет ветеран войны Петр Яковлев. Живу в коммунальной квартире в одной комнате с отцом – ветераном Первой мировой…»
