Книга Штопальщица - Светлана Храмова

Линда поднялась, наконец, с широченной кровати и прошла в ванную. Сбросила длинный пеньюар с болтающимися по бокам рукавами в стиле раннего Ренессанса и внимательно посмотрела на себя. Ей скоро сорок лет – а мышцы упруги, как у юной девочки. Стройная фигура, нежная кожа… но почему это накатило вдруг? Она рождена улавливать ритм, а не изнывать от тоски по несбывшемуся!

Никто не видит в ней женщину, что за печаль? Ян… Когда-то… Но и он стал просто товарищем.

Под душем состояние потерянности усилилось. Вода текла по ее щекам, смешиваясь со слезами, которые она не могла остановить.

Как нелепо он тогда выглядел! Рыжий, всклокоченный, с ярким клетчатым шарфом и уверенностью в своем таланте. Он говорил так много слов! и она смотрела на него, чтобы слышать. Он – ее единственный кавалер, она – его единственная слушательница. Их и правда, сам Бог предназначил друг другу. С его желанием прославиться, с ее желанием быть любимой. Тогда она еще не знала, что это сложно. Она привыкла к отцовскому обожанию, ей казалось, что это просто нормально – ее обожать. Ведь она делает невозможные вещи!

Интимная жизнь с Яном постепенно превратилась в формальность, которую однажды они оба с облегчением отменили. Чувств особых он не вызывал, а ей стало некогда.

Но когда два с половиной года назад скоропостижно умерла Нинке, а шесть месяцев спустя не стало и Джона, она почувствовала себя покинутой. И совершенно несчастной.

Профессора Херета давно уже не было в живых. Линда провела несколько дней с осиротевшей Норой, вдовой профессора, но неприкаянность жрала ее яблочными червем, выедающим сердцевину. Она с головой ушла в работу, это всегда спасало.

Линда стряхнула воду, и снова подошла к зеркалу. Когда ее не видят, она могла позволить себе быть жалкой.

Растерянность в глазах и беспомощность. И страх. Нет, нельзя так раскисать даже без свидетелей, это никуда не годится. Get yourself together, преодолей слабость! Так было и так будет. Не расслабляться, Линда! – скомандовала она и улыбнулась, отражение в зеркале осмелело, стало куда благосклонней. Оптимистичнее.

Линда вернулась в спальню, чувствуя себя значительно лучше. Воспоминания разогнали всклокоченные мысли. Она снова легла, машинально разглядывая мудреные светильники.

Все не так плохо. Всерьез она своими женскими успехами не интересовалась. Раньше. Занятия музыкой она помнит. А потом концерты, гастроли, все более и более напряженные. Новые и новые инструменты. Линда играла сольные концерты на африканских вазах, на ложках и губных гармошках, даже на магнитофонной пленке.

Залы маленькие и большие, камерные ансамбли, знаменитые оркестры. И дирижеры. Своенравные и вдохновенные. Потрясающий Дэвид Луччи. Это было так смешно! Они играли симфонию для струнных и перкуссии в Карнеги-холле, долго репетировали. Он был настойчивым и строгим, требовал от нее полного подчинения, она подчинялась, но не ему – ритму. Он попытался за ней ухаживать после концерта, она сказала ему, что ее единственная любовь – это музыка. И ушла, не дожидаясь ответа, вернулась тогда в гостиницу совершенно счастливой, мыслей о нем не было – но завибрировавший мобильный напомнил о его существовании. Она отрезала: звонить не надо, пишите на электронную почту. Хотя она слышала определенные слова, они создавали звуковые волны, на которые Линда реагировала.

И он стал писать. Каждый день. Совсем коротко, просто как напоминание. Иногда – более распространенно и элегически.

Линда ничего не знала о стратегии напоминания о себе. Знала – но не в этой ситуации. В ситуации женщины, которой интересуется отпетый донжуан, она раньше не была.

Линда стала отвечать на письма. Тоже коротко. Потом она стала их ждать, чтобы ответить. Потом ее настроение стало зависеть от того, получила ли она письмо от Дэвида.

О лондонском концерте они договорились давно. И придумывали разные варианты свиданий. Писали, продолжая фантазии друг друга. Фантазии становились все интимнее и интимнее. Линда думала о Дэвиде ежедневно – просыпаясь и засыпая.

Единственная картинка, которую они не описывали друг другу – это

встреча в присутствии его жены. Хотя Линда знала о Полине, даже наводила справки. Но вчера…

Оказывается, все его письма – просто разрядка, виртуальная игра, не более. Он тоже не видел в ней женщину. Любопытство – да. Наверное. Как у того журналиста вчера на фуршете. Как некая диковинная аномалия, не более. Она никого не подпускала к себе именно поэтому. Не хотела праздного любопытства. Ей слишком трудно все давалось, чтобы служить потехой кому бы-то ни было. Но Дэвид казался таким искренним. И они так хорошо понимали друг друга!..

Линда внезапно поняла, что отомстит ему. Причем, так же изощренно, как он приучал ее к себе, заставляя себе поверить.

Она почувствовала, что хочет есть и позвонила, чтобы заказать завтрак в номер. Полдень – Линда просила подать как можно скорее.

Пора, давно пора прийти в себя. Она начала одеваться, раздумывая, как она должна выглядеть. Сегодня репетиция с Дэвидом.

Интересно – она добилась невозможного, работая без устали. И не может добиться такой малости, стать женщиной, о которой говорят как о желанной, победительной, загадочной, пишут восторженную чушь, которую она привыкла читать о тех, кто и внимания не стоит. Но за ними несутся толпы мужчин, о них слагаются легенды.

А наряды Линды принято считать мешковатыми и сделанными из занавесок. И газеты, коротко описывая, как она одета – тут же к месту или не к месту упоминают, что она выросла на ферме, в маленькой голландской деревушке.