Семь лет я, по-прежнему одурманенная, доверчивая и глупая, потратила на угадывание его желаний и их исполнение, прилагая к этому огромные усилия без какого-либо положительного результата.
Полностью я обрела свой разум лишь тогда, когда мы расстались, когда с меня свалилась эта ужасающая ноша и я сумела осознать, насколько тяжела она была. И тогда я почувствовала вовсе не горе, а невероятное облегчение. Остались лишь горечь, отвращение к самой себе и упрёки в собственной глупости.
И все это своё беспредельное идиотство я должна была выставить на всеобщее обозрение? Счас, разбежалась!
14
Майор, видимо, повторил свой вопрос по поводу адреса. По крайней мере, мне так показалось, так как секунды на четыре я вдруг потеряла из виду весь мир, включая все моё семейство. Да пожалуйста, сколько угодно, уж это-то я вполне могла ему сказать.
— Я понятия не имею, пан майор, что там на Ружаной, три было, но пан Доминик рассматривал её просто как почтовый адрес. По причинам, которых он мне не раскрывал, он хотел, чтобы все письма, адресованные ему, направлялись именно туда. Тогда я думала, что там кто-то сидит, какой-то работник, забирает их оптом и куда-то ему доставляет, так как он часто уезжал. Или что он не хочет, чтобы они лежали в почтовом ящике, чтобы не было видно, что он уехал.
— А теперь что вы думаете?
— Ничего. Теперь это меня вообще не касается.
Возможно, я была права, не знаю.
— И вы никогда там не были?
Я искренне удивилась.
— А чего это ради мне там нужно было бывать?
— Чтобы проверить… Ну, ладно… Вы знакомы с Михалиной Колек?
О Михалине Колек я знала довольно много, хотя это трудно было назвать знакомством. Какая-то невероятно ошалелая обожательница Доминика, которую мне постоянно ставили в пример по поводу того, какую пользу должна приносить женщина. Возможно, по его мнению, мне нужно было видеть в ней соперницу и стараться её превзойти.
— Постольку, поскольку. Знаю, что есть такая, два-три раза вроде бы её видела, но никогда в жизни с ней не говорила.
— А откуда вы знаете?
— Секундочку. Что откуда я знаю?
— Что она вообще есть? И как выглядит, ведь если вы её видели…
— О её существовании меня проинформировал пан Доминик. Я увидела её с ним, спросила, что это за монстр, он сообщил мне её фамилию, и все. Если он соврал, я на себя ответственности за это не возьму и прошу на меня все не валить.
— Да нет, что вы! А может быть, вы знаете, где жила пани Колек?
— Не имею ни малейшего понятия.
— А где живёт сейчас?
— Тоже не знаю.
— Но хотели бы знать?
Я удивилась ещё больше.
— А на кой шут мне такие важные сведения?
Страшно мне интересно знать, где живёт пани Колек! Да пусть себе живёт хоть в шалаше в лесу или в Королевском замке, меня это не касается. Как-нибудь проживу, не зная этого!
— И все же я вам скажу. Теперь она живёт в Служевецкой Долинке, а вот раньше она жила на Ружаной, дом три, квартира шестнадцать.
— Ну и что? — спросила я, прежде чем до меня дошёл смысл того, что сказал майор. — Мне что — к ней в гости идти? Не хочу!
— А может, тебе все же стоило бы сходить? — ядовито буркнула тётка Иза. — Выразить свои соболезнования…
— Все равно не хочу.
Майор все это стерпел, однако отобрать у себя инициативу не позволил.
— А это вам ни о чем не говорит? Предыдущий адрес?
Я пожала плечами, что наиболее точно выражало моё отношение к этому делу.
— Похоже на то, что пани Колек давно уже прибрала к рукам пана Доминика. Или наоборот. Может быть, вам лучше было бы задать все эти вопросы ей, а не мне?
Майор ничего не ответил на моё любезное предложение, зато вмешалась бабушка.
— Я вижу, что беседа несколько затягивается, — с укоризной произнесла она. — Мы все уже поужинали, однако мне представляется, что кое-какие напитки просто необходимы. Если вина моей внучки все ещё в полной мере не доказана и имеются определённые сомнения, думаю, что господа могут проявить некоторый такт и принять участие. Ольга что-нибудь приготовит. Прошу!
Тётку Ольгу вынесло из-за стола, однако её недовольство прямо-таки зазвенело в воздухе. Майор не устоял перед бабушкой, поскольку перед ней не устоял бы даже стол, и скромно попросил чаю, а сержант последовал его примеру. После чего опять вылезла та же тема.
— Как по-вашему, насколько вы сумели заметить…
Как пан Доминик относился к пани Колек?
Я уже начала терять терпение с этой идиоткой Михалиной, поэтому тяжело вздохнула.
— Не имею никакого понятия и могу предположить абсолютно все. В те времена мне казалось, что он считает её чем-то вроде верного слуги, но я могу ошибаться. А вы не могли бы спрашивать меня о чем-то таком, что касается меня лично и о чем я хоть что-то знаю? Я охотно вам отвечу.
— Да пожалуйста, — легко согласился майор. — Там, во Владиславове, вы не смогли вдвоём выключить сирену, и вам кто-то помог. Вы случайно не знаете, кто это был?
— Случайно знаю, — ответила я и вдруг задумалась. Ведь этот тип мог соврать что угодно, документов его я не видела, и что же я тогда знаю? Ничего. Хотя нет, о Еве Дарко он говорил, как настоящий сын… — Я хочу сказать, что он представился: Лукаш Дарко, сын Евы Дарко, той самой гениальной проектировщицы интерьеров. Думаю, что он сказал правду. Работает таксистом.
— Таксистом? И что — он был там по службе?
— Наверное да, так как ждал клиента. И дождался.
— А вы сами этого клиента видели?
— Видела. Настолько, насколько можно увидеть в темноте с расстояния больше десяти метров. Какое-то существо в брюках обозначилось рядом с его машиной и село в неё, так кто же ещё, как не клиент, правильно?
— Мужчина?
— Вот этого я не могу сказать. Теперь и женщины ходят в брюках.
— Я так понимаю, что вы разговорились?
— Точно. На крыльце у Элеоноры. Мой двигатель работал, а мы сторожили, чтобы никто этим не воспользовался. Примерно полчаса — минут сорок.
Потом появился клиент, и компания сама собой распалась.
— То есть Лукаш Дарко уехал оттуда около половины двенадцатого. А когда он приехал? Это не упоминалось в разговоре?
— Нет. Думаю, что не утром, потому что никто бы не удержался, чтобы не сказать о целом дне ожидания. Мы больше говорили о вкусах, об автомашинах вообще… Ни о чем конкретно.
— Понимаю…
Что-то мощно грохнуло. Тётка Ольга не справилась с моей кухней, вместе с грохотом мы услышали её отчаянный крик. Я уже хотела броситься туда, но меня удержал каменный взор бабушки. Мы все ещё недвижно торчали у стола, в кухне что-то фарфорово звякало, казалось, что тётка уже одерживает верх над стихией, как вдруг очередной её крик заставил нас подскочить. В нем звучал смертельный ужас.
