Алеандр подумал, что ослышался.
— Но, Ваше Святейшество, позвольте… Ведь епископ — банкрот. Он беден, как церковная мышь. Ему даже евреи отказываются давать деньги в долг. Как он намерен добыть обещанные деньги?
Папа удостоил Алеандра легкой улыбкой.
— Сдается мне, что наш друг Каэтан не случайно сделал вас своей правой рукой. Как я вижу, вы прекрасно осведомлены обо всех делах в империи.
— Да в общем, я…
— Тогда я могу предположить, что вам знакомо также и имя Фуггер.
— Вы имеете в виду банкиров из Аугсбурга? Ну конечно, Ваше Святейшество. Во всяком случае, я знаю, что в некоторых итальянских городах у них есть процветающие торговые конторы. Поговаривают, что сам император Максимилиан одалживает у них деньги!
— Да, император и… наш друг Альбрехт, — ответил Лев и осторожно поставил крохотный купол обратно. Он точно встал на крышу великолепного здания в самом центре площади Святого Петра. — Альбрехт получает ссуду на восемь лет.
— Хорошо, но как же он ее вернет? Ведь Якоб Фуггер не будет ждать до второго пришествия, пока епископ оплатит его вексель.
— Да ему и не придется этого делать! Я дал Альбрехту Бранденбургскому исключительное право на продажу индульгенций по всей Германии в течение года. Половина собранных денег поступит в Рим и будет израсходована на строительство собора Святого Петра. Это будет великий собор, Алеандр. Лучезарный собор. Здание, которое, словно божественный ореол, воссияет над головами христиан всего мира, и стоять ему во славе до тех самых времен, когда Господь вновь явится нам, чтобы забрать свою паству к себе!
— А вторую половину получат Фуггеры в качестве погашения долга, — докончил Алеандр в полном восхищении.
План Папы выглядел убедительно. Если он удастся, то Ватикан надолго обеспечит себя средствами, которые необходимы ему, чтобы в эти опасные времена укрепить папскую власть. Строительство нового храма в честь святого Петра, первого епископа Рима, будет для города, да и для всего мира, благословением Господним. Нарождался новый символ веры, и Алеандр стоял у его колыбели, всем сердцем приветствуя это рождение.
— Как я вижу, вы одобряете мое намерение, Алеандр! — радостно воскликнул Папа.
Он испытующе поднял бровь и терпеливо дожидался, пока Алеандр не ответил: «Да».
— Ну, теперь не будем терять время на болтовню, верно? Велите позвать моего писца. Я сейчас же напишу брату епископа Альбрехта, курфюрсту Бранденбургскому, и велю ему поручить продажу индульгенций в Германии Иоганнесу Тетцелю.
— Тетцелю, монаху-доминиканцу?
Лев X кивнул. На лице его появилось мечтательное выражение.
— Поверьте мне, Алеандр, — сказал он, — для наших целей вы не найдете человека более подходящего.
Как папа Лев, так и курфюрст Фридрих Мудрый Саксонский твердо держали данное ими слово. И в то время как один сделал всё, чтобы учредить продажу индульгенций в Германии, другой запретил доминиканцам, и в первую очередь Иоганнесу Тетцелю, продажу индульгенций в своих землях.
Но прошло совсем немного времени, и повозки с уполномоченными банка Фуггера и сопровождающими их лицами покатили по всей Германии. Они колесили по дорогам с юга на север, не пропуская ни одного города, ни одной рыночной площади. При этом продаваемые ими индульгенции не могли полностью заменить отпущения грехов священником, но, как правило, святые отцы соглашались отпустить грехи своим прихожанам, если те предъявляли им приобретенный документ.
Епископ Альбрехт Бранденбургский и Майнцский, находясь на вершине своего триумфа, провозгласил, что всякий священник может быть привлечен для совета, необходима ли исповедь для получения индульгенции. И чем больше индульгенций покупал прихожанин, тем вероятнее становилось для него освобождение от исповеди. А тот, кто мог позволить себе много индульгенций, мог быть уверен в вечном блаженстве.
Ничего нового в этом не было. Испокон веку люди знали: сопроводить искупление грехов определенным взносом в пользу Церкви — их святая обязанность. Но никогда ранее Отцам Церкви не приходило в голову превратить отпущение грехов в ярмарочный аттракцион. Этой идеей Церковь была обязана фантастической изобретательности главного доверенного лица епископа, северогерманского доминиканца Иоганнеса Тетцеля.
Тетцель, простой монах, уже в летах, не очень преуспел в остроумных диспутах и теологических тонкостях. Духовное начальство считало его грубым, неотесанным мужланом, но все знали, что он проявляет воистину священный пыл, когда надо указать пути примирения человека с Господом. К тому же Тетцель обладал несравненным даром убеждения: он самыми мрачными красками рисовал муки ада и в то же время в самых радужных тонах расписывал привилегии тех, кто купит себе индульгенцию. «Господь, — неустанно повторял он, — просто обязан отпустить грехи каждому, кто изъявил готовность покаяться. И надо напомнить ему об этом, купив индульгенцию, — что может быть проще?»
Поскольку курфюрст Фридрих, несмотря на давление со всех сторон, запретил доминиканцам проповедовать в Саксонии, Тетцелю посоветовали обосноваться в Ютербоге, маленьком городишке к северу от Виттенберга. Здесь он мог быть уверен, что никакая власть не помешает его торговым делам. Ютербог находился за саксонской границей и был во владении бранденбургских князей, которые благоволили к Тетцелю.
Лето 1517 года еще не подошло к концу, а призывные проповеди продавцов индульгенций слышались уже и возле Виттенберга. И хотя людям Тетцеля было запрещено появляться в городе, весть о человеке, который остановился всего в нескольких милях от Виттенберга и за небольшую плату предлагает людям получить прощение самых отвратительных их проступков, распространилась по всему городу подобно пожару. Толпы горожан — купцы, студенты, ремесленники, — даже крестьяне из окрестных деревень повалили в соседний бранденбургский городишко поглазеть на невиданное представление. А Тетцель был рад-радехонек разыграть перед ними тот спектакль, которого они все ожидали. Этот коренастый, чуть сгорбленный, исподлобья всегда внимательно наблюдавший за всем вокруг монах не знал усталости. Уже в день своего приезда в Ютербог он через сопровождавших его герольдов объявил, что пришел проповедовать братьям и сестрам из соседней Саксонии.
В магистрате маленького города восторг по поводу прибытия этого невзрачного с виду монаха нашел всяческую поддержку. Было велено украсить башни и зубцы стен, бойницы и ворота разноцветными флажками. Священники были заранее предупреждены епископскими легатами о прибытии Тетцеля и его свиты. Не успел еще доминиканец выгрузить из повозки свои вещи, как дети с горящими глазами уже побежали по церквам и часовням, чтобы поставить свечи святым покровителям Ютербога.
Через несколько часов началось главное действо. Эскорт из четырех конных стражей сопровождал процессию с продавцом индульгенций во главе на рыночную площадь. Юнец в мятой фиолетовой тунике с капюшоном с торжественным видом вышагивал впереди процессии и бил в барабан, за ним ехал всадник на серой лошади. По рясе, облегающей объемистый живот, несложно было узнать монаха Иоганнеса Тетцеля. Хотя ему было явно непросто управляться с лошадью, чтобы она не шарахалась от толпы, на окружающих он взирал с большим достоинством. Он словно был окружен ореолом неприкосновенности. Лишь изредка, заметив на балконе благородно одетых горожан, Тетцель величественно кивал и указывал на следующую за ним на некотором расстоянии большую повозку, всю в ярко-красных лентах и флажках.
