Снаружи темнело, и, когда начали прибывать гости, слуги зажгли свечи. В теплом свете ожили фарфор, серебро и стекло и заиграли разными оттенками. Стол новобрачных, образовавший букву «Т» в дальнем конце комнаты, был украшен гирляндами из живых цветов.
Музыканты в соседнем зале взяли в руки инструменты, и начался пир, состоявший из ста двадцати пяти блюд. Гости, которых обслуживали лакеи в красных ливреях, приступили к угощению.
За едой Карло выполнял странный маленький ритуал. Мария заметила это еще на банкете во время помолвки, но сегодня он делал это чаще, так как больше ел. Когда он собирался взять бокал и выпить вина, он прикрывал свою тарелку салфеткой. Мария спросила его, почему он это делает.
— Это испанский обычай, — ответил он. — Мои предки ненавидели испанцев, но со временем им понравились некоторые испанские обычаи.
— А кто научил вас прикрывать еду? — осведомилась она.
— Я не помню. Может быть, мой дед. Я всегда так делал, и причина, по которой я это делаю, заключается в том, что мне это нравится. Ритуалы придают жизни достоинство.
— Какие еще ритуалы вы выполняете? — спросила Мария. — Вы потребуете, чтобы я принимала участие в каких-нибудь из них?
— Нет, они личные. Я занимаюсь музыкой, по крайней мере, полтора часа каждый день. Это тоже ритуал, хотя также и необходимая часть самодисциплины.
— Я думала, что играть на музыкальных инструментах для вас удовольствие.
— Так и есть. Дисциплина не всегда связана с обременительным чувством долга. Она может также быть связана с тем, чего особенно ожидаешь каждый день.
Мария изучала его лицо — молодая кожа, но выглядит намного старше своих лет, губы чувственной формы, но узкие, словно он с помощью дисциплины сдерживал свою эмоциональную натуру. Сегодня он был в совершенно другом настроении и непохож на говорливого Карло в день их помолвки.
— Вы совсем другой сегодня, — заметила она, желая, чтобы их беседа приобрела более интимный характер.
Он обвел взглядом большой зал, в котором собрались сотни гостей.
— Я терпеть не могу большие сборища. Тысяча резких звуков сливаются в какофонию и терзают мои чувства.
— А как же ваши концерты? Разве вы не играете порой перед публикой?
— Да, но все, кто приходит на концерт в Сан-Северо, знают, что должны сохранять абсолютную тишину, когда мы играем.
— Я помню, как приходила сюда, когда вы были мальчиком.
— Я вас тоже помню, — ответил он.
— Как я вам тогда нравилась?
— Я отвечу вам точно. — Повернувшись в кресле, он посмотрел ей прямо в глаза. — Ваше присутствие было легким, как перышко, словно ваши ноги не касались пола. Вы были далеко, так далеко от повседневного мира, как будто видели только то, что желали видеть. Вы казались такой далекой от мирских забот, что, хотя мне было всего десять или одиннадцать лет, мне казалось, что жизнь готовит вам ужасный удар, чтобы спустить на землю.
— О, и она нанесла, — прошептала Мария. — А как вы? Нанесла ли вам жизнь свои удары?
— Да. Смерть Луиджи.
— Вы были близки с братом?
— Не особенно. В том смысле, что мы не проводили много времени вместе. Но он был жизненно важной частью механизма, который позволяет семье Джезуальдо жить так гладко. Я рассматривал его как младшую копию отца. Он был рожден для обязанностей принца, а я — нет. Его назначение быть наследником всегда казалось мне неизбежным и желательным, поскольку оставляло мне свободу быть тем, кто я есть.
Карло отвлекся на слугу, подошедшего к нему сзади, а Мария обвела взглядом гостей. Уголком глаза она заметила дядю Карло, дона Джулио Джезуальдо, который сидел по диагонали напротив нее. Высокий лоб, темные круги под глазами и пухлая нижняя губа придавали ему вид сатира. Его внимание было настолько приковано к Марии, что он не замечал, как сок от пищи, которую он время от времени отправлял в рот, стекает ему на рубашку. Не в силах больше вынести эту безмолвную пантомиму чревоугодия и похоти, Мария обратилась к нему с вопросом:
— Вы по-прежнему интересуетесь наукой, дон Джулио?
Имя дона Джулио сразу же вызывало в памяти одну из немногих попыток учредить в Неаполе суд инквизиции. В 1571 году состоялся ужасающий суд, на котором нескольких знатных господ обвинили в том, что они практикуют колдовство. В ходе суда открылось, что главным героем этой деятельности был дон Джулио. Обвиняемых признали виновными и приговорили к ужасным наказаниям, прежде чем сжечь у позорного столба. Однако дону Джулио не был вынесен приговор. Его даже не допрашивали. Многие считали, что это объясняется его семейными узами с Ватиканом.
— Теперь уже не так, моя очаровательная, хотя меня по-прежнему завораживает внутреннее устройство человеческого тела. Как вы, возможно, слышали, — тут он понизил голос, — те, кто гонится за научными знаниями, подвергаются опасности: их могут обвинить в связи с магией. Позвольте поведать вам мрачный секрет. — Он поманил слугу и, к досаде Марии, указал на лишнее кресло, которое велел поместить рядом с Марией.
Он втиснулся между ней и ее отцом, усевшись так близко, что она ощутила неприятный запах из его рта.
— Это наши почитаемые отцы церкви установили связь между наукой и колдовством. Дьявольски умно с их стороны, потому что наука бросает вызов церкви, и они это знают.
Мария отпрянула от него, оскорбленная тем, что он соединил в одной фразе дьявола и церковь.
— Вселяя в людей такой страх, они препятствуют росту знаний, — продолжал он. — Карло мог бы стать очень способным учеником, потому что его интересуют самые разные вопросы и у него превосходный ум.
— Боюсь, вы утомляете мою жену, дядя, — вмешался Карло. — Какое дело красивой женщине до таких вещей?
— Даже красивые женщины любопытствуют насчет тайн жизни, как все человечество, — возразил дон Джулио, промокая рот салфеткой.
Карло громко постучал по столу длинными пальцами и строго произнес:
— Говорю вам, дядя, что эта тема для беседы не приветствуется за моим столом.
— Прости меня, Карло. Красота твоей жены так поразила меня, что я забыл о хороших манерах.
— Вы забыли не только о хороших манерах, — мрачно сказал Карло.
— Тогда позволь мне загладить это, пригласив вас обоих в Сан-Регале. У меня есть кое-что интересное, и я бы хотел показать это тебе, Карло. — Он повернулся к Марии и дотронулся до ее руки, что заставило ее вздрогнуть. — И вы, моя очаровательная племянница.
— Мы только что обвенчались, и единственные путешествия, которые мы совершим в ближайшие месяцы, — это в Венозу и Джезуальдо, — раздраженно произнес Карло.
— Предложение всегда остается в силе, — сказал дон Джулио. — Приходите когда угодно.
Карло вздохнул в сердцах.
— Я уважаю вашу настойчивость в вопросах науки, дядя, поскольку она приносит вознаграждение. Но в светских ситуациях подобная настойчивость не столь щедро вознаграждается, к тому же она неуместна. — Он сделал нетерпеливый жест, словно отгоняя москита. — Вы раскраснелись, Мария. По-видимому, это из-за тесноты, и вам здесь душно.
