Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
Мать суетилась в кути. Иногда она замирала у печки, всматривалась в сына.
— Кольша, спросить тебя хочу, — голос у матери тихий, — вот зашел ты в избу, а лба не перекрестил. Это как?
— Ты вот о чем, — усмехнулся Николай, еще раньше заметивший беспокойство матери. — Отвык я от этого в лесу. Да и ни к чему.
— Мог бы перекреститься. Четыре ж года не был.
— Мог бы, да руки были заняты. И Устя теперь не крестится.
— Ну, нет. Этому не бывать. Ты как хочешь, ты красный партизан, а Устя — девка. Замуж выйдет. Ребятенки пойдут…
Гостей у Крюковых собралось много. Пришел Федька с матерью и крестной, пришел Северька с отцом, Лучка Губин. Устя хотела сбегать за Симкой Ржавых, но Федька остановил: не надо. Устя удивилась, но промолчала.
— Не хочется мне эту волынку тянуть, — пояснил Федька.
Когда гулянка была в разгаре, ввалился Филя Зарубин с пьяным Ганей Чижовым. На фуражке у Гани огромный красный бант.
— Алеха, — крикнул он еще с порога, — поднеси партизану рюмку! Большую наливай, — куражился Ганя.
Подвыпивший хозяин шумно потащил Филю и Ганю к столу.
— И когда ты успел стать партизаном? — искренне удивился Алеха, подавая Гане рюмку.
— Завтра ровно неделя будет, — сообщил Филя.
— Послезавтра, — уточнил Федька.
— Давайте выпьем за счастливую жизнь, — предложил хозяин дома, — чтобы без белых и без коммунистов.
— Это ты про что? — удивился Николай. — Как без коммунистов? А меня ты куда денешь? Потом, мы вон Северьку в партию принимаем.
— Мы по половине не пьем, — тряхнул чубом Лучка.
— Ты, Кольша, коммунист? — ошарашенно глядел Алеха.
— С чьего-то голоса, тятя, говоришь.
Алеха выпил, но не закусывал, сидел с открытым ртом. Сдался он легко.
— Ну, если ты коммунист, тогда и с коммунистами жить можно.
Ганя говорил Федоровне:
— Нам, которые кровь за вас проливали, почет теперь должен быть.
— Лихой Ганя партизан, — скалился Федька. — Его сам Смолин в ординарцы хотел взять.
Лучка потянулся к гармони.
— Дуй, паря, плясовую, — коротконогий Филя выскочил на средину избы. — Давно не плясал.
Лучка осторожно перебирал лады, словно ощупывая гармонь, потом рванул меха, Филя вздрогнул телом, ударился вприсядку, Федька азартно потирал руки, ухал и присвистывал.
Устя вышла на крыльцо. За ней выскользнул Северька.
— Вот и вернулась ты домой.
— Вернулась.
Устя нагнула Северькину голову и, не боясь, что увидят, крепко поцеловала.
На крыльцо вышел Ганя, пьяно погрозил пальцем и, заплетаясь ногами, закачался к воротам.
В избе перестук каблуков. Федька пляшет до седьмого пота. Рыжие волосы мокрыми прядями падают на лоб, глаза блестят. Вьется волчком Филя, выбивает дробь Алеха.
— Ну, спасибо тебе, Лука, — сказала хозяйка, когда плясуны утомились. — Давно я в доме гармошки не слышала.
Поселок взбудоражила новость: в тальниках поймали начальника семеновской милиции Тропина. Не успел начальничек уйти на ту сторону.
Два дюжих партизана проволокли его по людной улице и заперли на задворках богомяковского дома, в бане. У низкой и массивной двери поставили часового — партизана крюковской сотни Григория Эпова.
Григорию поручение пришлось не по душе.
Вся сотня, чуть ли не полностью состоящая из караульцев, гуляла по родне и знакомым, а он, Эпов, только потому что из Тальникового, должен караулить эту гадину.
Григорий ходил вокруг бани, сухой бурьян похрустывал под его ногами.
— Попался, кикимора бесхвостая, — Эпов заглянул в темное и узкое окошко.
Не получив ответа, Эпов обиделся еще больше и сообщил в оконную темноту:
— Теперь не уйдешь. Слышишь аль нет?
По широкой улице ходили казаки, празднично приодетые бабы, слышалась гармошка, где-то пели песни.
Эпов сердился на Смолина и на командира своей сотни. «Цацкаются со сволочью. К стенке бы его сразу. Карауль тут». Он услышал возбужденные голоса и вышел из-за угла бани. К бане шла группа мужиков.
— Не убежал еще Тропин?
Часовой приставил винтовку к ноге.
— Не для того стою.
— Давай мы тебя заменим, — сказал горбоносый, и Григорий узнал родственника давно расстрелянного Кехи Губина.
Мужики явно что-то замышляли.
— Чего надо? — Григорий поправил на боку шашку. — Неспроста ведь пришли.
— Да откуда ты взял? — горбоносый деланно удивился. — Скучно, думаем, тебе. Вот и подошли покурить. Может, выпьешь? Все гуляют, — он достал из широких голубых штанов фляжку, взболтнул.
Григорию очень хотелось выпить. Он даже представил, как спирт обожжет горло, сделает мир веселым и легким.
— Нельзя мне. На посту. Так чего надо?
— Побег пришли Тропину устроить, — горбоносый сказал это зло и решительно.
Эпов клацнул затвором винтовки.
— Кончай шутить. Мотайте все отсюда!
Мужики, до сих пор молча курившие, заговорили.
— Ты нам не встревай.
— Защитничек нашелся.
— Свяжем тебя, да и дело с концом.
— Мы Тропину побег на небо устроим, — родственничек Губина показал прокуренные зубы. — И ты не мешай.
Григорий понял, что задумали мужики.
— Не надо это, ребята. Не позволю, — но в его голосе не было твердости… — Давайте-ка лучше покурим.
Мужики сели на сухие бревна, сваленные возле бани. Горбоносый протянул Григорию фляжку. Григорий запрокинул голову, мутный ханшин струйками бежал по подбородку.
— Х-хараша, язва. А что же я скажу командиру?
— Навалились, дескать. Скажешь, сила у них, у нас то есть. Мы ведь хочем с тобой полюбовно договориться. И ты нам едино препятствие не сделаешь.
Тропин, прислушивавшийся к жуткому разговору, припал к окошку, надрывно закричал:
— Убивают!
Не след бы Тропину кричать. Гришку Эпова не разжалобишь криком. Ненавистный голос только подстегнул. Подкатил лохматый комок к горлу караульщика, взбаламутил душу.
— Давай. Один ответ. Не то еще убежит.
Двое казаков откинули тяжелое бревно, подпирающее банную дверь, бросились в полумрак. Послышалась возня, высокий крик, и все затихло. Казаки вышли из бани, смущенно щурились на солнце, вытирали о траву широкие кинжалы.
— Как свинью, зарезали.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 109
