Книга Тень волка - Ричард Остин Фримен

Я пристально смотрел на Уэшти до тех пор, пока она наконец не заговорила.

– Генри и меня собираются прогнать отсюда, мистер Фарриер, сэр; и я осмелилась прийти сюда, чтобы попрощаться с вами, – произнесла она своим низким глубоким голосом. И со звуками ее речи все фантастические идеи, которые я связывал с ее образом, вдруг показались мне вдвойне абсурдными: настолько ее манера держать себя была преисполнена сдержанного внутреннего достоинства.

– Да, сэр, – ответила она, увидев выражение удивления на моем лице, – мосье де Сен-Лауп настаивает, что мы должны уйти, он говорит, что нас надо продать на Юг. Но мисс Ф'лицья не позволяет этого, ни за что не позволяет. Она отправляет нас к своей кузине в Вирджинию, отправляет в подарок. И я осмелюсь попросить вас, чтобы вы всегда были для нее хорошим другом, мистер Фарриер, сэр, что бы ни произошло. Что бы ни произошло, – повторила она торжественно, как только я собрался сказать ей несколько успокаивающих слов. – Никогда не делайте ничего, что могло бы помешать вам находиться рядом с мисс Фелицией, чтобы помочь девушке, когда ей понадобится рука, на которую можно опереться.

– Но, Уэшти, что может случиться с твоей госпожой такого, что заставило бы меня встать на ее защиту? – сбитый с толку словами гаитянки, смущенно спросил я.

– Ваш гнев, сэр, ее и ваша гордость и ваше разбитое сердце.

– Из-за ее замужества с мосье де Сен-Лаупом, ты это хотела сказать? – вкладывая отвращение в свои слова, спросил я ее с каким-то свирепым, ранящем сердце болезненным удовольствием.

– Да, сэр. Это именно то, что я имею в виду.

Только всегда помните, что она делает не то, что хочет, а то, что должна совершить ради своего дяди, подобно тому, как отправляет к своей кузине нас с Генри.

– Тогда, – сказал я, – я буду вынужден подружиться с мосье де Сен-Лаупом, если я только хочу быть достаточно близко к ней, чтобы в нужный момент оказать девушке помощь. Ты это имеешь в виду?

– Да, сэр, подружитесь с ним. Как раз именно это я и хотела сказать. По крайней мере, будьте с ним дружны настолько, насколько это будет в ваших силах.

– Я сомневаюсь, Уэшти, позволит ли мне француз быть его другом.

– Он обязательно позволит вам это, мистер Фарриер, сэр, – ответила она с горячей уверенностью. – Ему будет приятно дружить с вами, потому что в этом случае вы часто будете видеть его рядом с мисс Фелицией и до их свадьбы, и после того, как девушка выйдет за него замуж. Он знает, что вы любите мисс Ф'лицью, он догадывается и о том, что она любит вас; а таким людям, как он, доставит большое удовольствие постоянно видеть ваше несчастье и знать, что он может делать с девушкой все, что он захочет.

– Но он должен знать, что и ты будешь несчастна, если будет несчастна твоя госпожа, – возразил я. – И несмотря на это он изгоняет тебя.

При этих словах облик ее резко изменился.

Из глаз исчезло выражение почти детской тоски, в то время как брови сошлись на переносице, а губы скривились в зловещей и беспощадной гримасе.

– Он испугался меня. Мосье де Сен-Лауп боится меня. Я наслала на него колдовские чары, мистер Фарриер, сэр, чары, которые не могут нанести вреда хорошему человеку, но поражают страхом душу злого существа. И он этот страх почувствовал. В молодости он жил на Гаити, поэтому, когда он почувствовал страх, он понял, что на него насланы колдовские чары. И он стал искать вокруг себя и нашел то, что я положила под его порог. И очень сердитый и очень испуганный он пришел с этим к мистеру Баркли и мисс Ф'лицьи и сказал, что нас следует выгнать из дома, потому что мы оскорбили его тем, что лежало под его порогом. И если мистер Баркли не продаст нас на Юг, он должен будет вернуть деньги, которые мосье де Сен-Лауп дал мистеру Баркли.

– И вы на самом деле наслали на него колдовские чары, Уэшти? Зачем?

– Чтобы прогнать его, мистер Фарриер, сэр, чтобы он не мог и приблизиться к мисс Фелицья.

– Ты также напустила колдовство и на его собаку, не так ли? – спросил я, и был удивлен, насколько значительным оказался для гаитянки мой простой вопрос. Она заметно вздрогнула, ее руки пришли в лихорадочное движение, глаза полыхнули горячим блеском, губы раскрылись – но лишь затем, чтобы замкнуться еще плотнее.

И ее молчание стало таким продолжительным, что я вынужден был повторить свой вопрос.

– Эта собака так же опасна, как и ее хозяин, – произнесла наконец она, добавив вдруг с неожиданной страстью. – Мне нет нужды говорить вам о его безнравственности. Нет никакой нужды говорить некоторым людям определенные вещи. Когда эти люди видят что-то своими глазами, они все равно не верят увиденному. Как можно верить глазам, как вы только что сказали?

– Я мог бы поверить многим вещам, говорящим против мосье де Сен-Лаупа, Уэшти, – произнес я с горькой улыбкой.

– Да, сэр. Да, сэр. Но не тому, не тому, что я знаю о нем. Вы только поступайте точно так, как я вам советую, мистер Фарриер, сэр. Будьте одновременно и дружны и осторожны с ним, и всегда будьте рядом с мисс Фелицья. Это самое лучшее из того, что вы можете сделать. И это все, что вы можете сделать. Прощайте, мистер Фарриер, сэр.

– Скажи мне кое-что еще, Уэшти, – сказал я, когда она повернулась, чтобы уйти. – Ты наслала на меня колдовские чары, не так ли, когда я лежал в беспамятстве? Почему ты сделала это?

Уэшти не вернулась на прежнее место в ногах моей кровати, чтобы ответить мне, а только повернула свою голову так, что ее подбородок почти коснулся роскошной округлости плеча, и остановила на мне свои загадочные непроницаемые глаза.

– Чтобы прекратить ваши ужасные сны, мистер Фарриер, сэр, – сказала она так тихо, что я едва расслышал ее слова. – Укус собак этого вида, с которым вам пришлось столкнуться, приводит к страшным снам и видениям. А потом вы их больше не видели, правда? Правда. Вот почему я наслала на вас те колдовские чары. Из-за ваших снов!

Дверь за ней бесшумно закрылась, и я больше не услышал ни ее шагов на лестнице, ни какого-либо иного звука, говорящего о том, что она покинула мой дом.

Через несколько дней я услышал от пастора всю эту грязную историю ее изгнания из дома моего дяди. Поскольку я теперь быстро поправлялся – не считая того, что по-прежнему оставалась беспомощной моя рука, – мистер Сэквил не старался скрывать от меня то тревожное состояние своей души, в которое эти события повергли его. В тот воскресный вечер он был приглашен на ужин к моему дяде, и вместе с ним и Фелицией они поджидали опаздывающего мосье де Сен-Лаупа. Наконец француз в крайнем возбуждении появился в столовой. Он притащил с собой те предметы, которые положила под его порог Уэшти, чтобы подкрепить ими свое обвинение против нее. Сен-Лауп разорвал бумагу, в которую они были завернуты, и продемонстрировал дяде, пастору и Фелиции череп козла, крест из веточек, сломанный клинок ножа, когти, осколки стекла и клок волос, которые, как настойчиво утверждал француз, были вычесаны с его собственной головы.