— Истинная правда, напугались, мисс! Сразу подметили — не стоит вас мистер Питер. Верно, он умел в душу влезть, коли ему была какая выгода. Уж такой славный-преславный, да ведь это только с виду. Подольстится к кому надо, глазом моргнуть не успеешь, а не нужно, так, глядишь, пройдет мимо, доброго слова не скажет. Вы не такая, мисс Синтия! Вы-то всех любили, добрая всегда, приветливая, всем рада. Да и мы в вас души не чаяли. А мистер Питер сегодня с тобой хорош, завтра — плох, не знаешь, как угодить.
— Я любила его, Грейс.
Синтия произнесла эти слова без всякого смущения. К чему притворство? С Грейс и Розой можно говорить откровенно, они всегда были, как родные.
— Да, уж точно любили, — неохотно признала Грейс, словно это само по себе было ей не по нутру. — Откуда вам было знать, кого любить, а кого нет? Молодых людей вокруг раз-два и обчелся, да и приглянись вы кому, мистер Питер всегда тут вертится со своими любезностями, к вам и не подойдешь. Вот мистер Марриотт, к примеру, он всей душой к вам, ихняя экономка сказывала. Да только и в те поры, совсем еще молоденький, сухарь-сухарем был. Не для вас — такой славной красавицы.
Синтия улыбнулась.
— Вот ведь не знала, что вызываю к себе такой интерес.
— Ах, мисс, уж не обессудьте, просто мы о вас пеклись. Всегда в вас души не чаяли, а помочь — чем могли? Знали ведь, добра не жди.
— Это вы о моей помолвке? — поинтересовалась Синтия.
Грейс кивнула.
— Сказать по совести, никогда не нравился нам мистер Питер. И слухи о нем всякие ходили. С девчонкой одной из Грин-Энд сколько сраму было — жаль, до батюшки вашего так и не дошло, может, и горя бы не случилось.
— Девчонка в Грин-Энд, — медленно повторила Синтия. — Ах, Грейс! Какая я была дурочка! Сочинила себе прекрасный образ, и вообразила, что Питер именно такой.
— Да ведь со многими так, мисс. Бог весть чего хотим. А люди — они люди и есть, чего от них особого ждать.
— А я слишком многого ждала, — прошептала Синтия, — оттого и страдала… и сейчас так больно, что Питер обманул… мои ожидания.
— С позволения сказать, мисс, по мне мистер Питер слез не стоит, что вы о нем пролили, — заметила Грейс. — Он уже раз сердце вам разбил, нельзя, чтобы и снова такое получилось, мисс Синтия.
— Больше он сердце мне не разобьет, Грейс! Мне лишь грустно. Я думала… верила… Что думала? Во что верила? Не знаю! Знаю лишь, одно: сейчас мне необходимо убежать, спрятаться. Не хочу даже вспоминать о прошлом.
— Понимаю, мисс… — Старая Грейс кивнула. — Да ведь плакать над битыми горшками какой толк? А уж коли с трещиной горшок с самого начала…
Синтия засмеялась, потом всхлипнула:
— Ах, Грейс, какая вы милая, я отлично понимаю, о чем вы.
Грейс к удивлению Синтии весьма явственно и сердито фыркнула.
— Моя бы воля, мисс, я бы все мистеру Питеру высказала, что о нем думаю! И мистеру Шелфорду заодно! Нечего было мистера Питера сюда звать. А тот снова заявился, набрался духа!
— Скорее всего виновата я сама — не следовало возвращаться, — сказала Синтия. — Нужно было жить где-нибудь еще.
Грейс ничего не ответила. Она опустилась на колени у раскрытого чемодана и стала тщательно и аккуратно укладывать приготовленные Синтией вещи.
Синтия наблюдала с полным безразличием. Ей даже уезжать расхотелось. Она чувствовала себя измученной и опустошенной. Грейс сказала про нее маленькую «ко всем с лаской». Да, — подумала она, — так и было. Ребенком она обожала мать и отца, любила их безмерно, но что могла ей дать в ответ тяжело больная мать, суровый, замкнутый отец? Она обожала и своих зверушек — горько плакала, когда ее ненаглядный спаниель умер от старости. А в Питере она любила любовь, а не мужчину. Но как трудно это понять, увериться в этом!
Грейс между тем собрала чемодан.
— Больше вам ничего не понадобится, мисс Синтия? Вы ведь только на одну ночь?
Вопрос звучал мольбой.
— Может быть, чуть дольше, Грейс, — сказала Синтия, отводя глаза.
Грейс поднялась с пола.
— Ну-ка, мисс, слушайте меня! У вас сил не хватит разъезжать одной. Вам стало получше — сразу видно, да только в себя вы еще не пришли. Да такое волнение целые сутки! Вы и ночь-то не спали, знаю. Слышала, вы все по дому ходите. А в шесть утра уже шторы подняли.
— Простите, что разбудила, Грейс. Я старалась потише.
— Вы меня не разбудили, мисс. Когда ревматизм мучает, я плохо сплю. И еще о вас беспокоилась. Вчера вечером старик Эбби после работы зашел и сказал, мол, сам видел, мистер Питер в «Березы» пожаловал. Я сперва не поверила, ну, думаю, выпил старик лишку, или что. А он говорит: видел, он из автомобиля вылезал со своей американской женой-модницей.
Синтия улыбнулась.
— Новости в здешних краях быстро распространяются, Грейс.
— Коли плохие, очень быстро! — подтвердила загадочно Грейс. — Я еще подумала, каково вам будет узнать про это… Но чтоб вы отсюда сбежать надумали, никак не ждала.
— Да, сбегаю, именно! Вы меня осуждаете?
— Что вы ни сделай, мисс, не стану осуждать. Слишком уж вам тяжко пришлось. Только здесь ваш дом, здесь вам и жить. А мистер Питер — гость.
— Я должна уехать, Грейс, — тихо сказала Синтия.
Она достала из шкафа шляпу.
— Позвоните, пожалуйста, закажите мне такси. Может, я еще успею на поезд в час девятнадцать.
— Сейчас закажу, мисс, а Роза вам мигом что-нибудь приготовит, надо поесть на дорогу.
— Не надо, я ничего не хочу, — запротестовала было Синтия, но Грейс уже была за дверьми.
Синтия со вздохом обернулась к туалетному столу. Она понемногу успокаивалась — все не так плохо, не так мрачно, как казалось полчаса назад. Грейс с нею, Грейс и Роза, и вилла, которая постепенно становится ей родным домом. Но сейчас надо уезжать, нельзя оставаться, пока Питер в «Березах».
Поезд в час девятнадцать был полупустой. По дороге Синтия пыталась разобраться в своих чувствах, внести ясность в путаницу мыслей, но снова и снова возвращалась к одному и тому же — к стремлению бежать, скрыться, не видеть больше Питера, забыть его навсегда.
Наконец, поезд прибыл на Паддингтонский вокзал, и на перроне среди спешащих пассажиров, торопливых носильщиков, у нее возникло чувство потерянности, ей казалось, будто все бесцельно, бессмысленно, потому что именно здесь конец пути. Она заставила себя пройти через перрон на площадь, взяла такси и назвала водителю адрес тихого семейного отеля, где всегда останавливался отец. В отеле не было номеров, но портье, проработавший там почти полвека, вспомнил фамилию ее отца и по старому знакомству предложил ей крошечную каморку, закуток на шестом этаже.
— Конечно, комнатка маленькая, мисс Морроу, — печально заключил он. — Мы там обычно селим горничных, но Лондон буквально забит приезжими, и люди согласны на что угодно, было бы где голову преклонить.
