Пьер, напротив, очень внимательно следил за каждым движением колдуньи, хоть ничего не смыслил в ее приготовлениях. Нечто похожее ему приходилось видеть едва ли не каждую ночь, но сегодня, именно сегодня старуха обещала открыть ему будущее. Вообще-то Пьер не слишком доверял колдовству, однако необычное действо завораживало его; если ничего не выйдет, это, по крайней мере, зрелище.
Абракса вырезала из бумаги крошечные квадратики, на каждом из которых написала по букве алфавита и наклеила их на клеточки приготовленной доски.
Освободив от всякой всячины стол возле окна, она установила на нем эту доску, взяла мешочек с зерном и отсчитала по тринадцать зернышек на каждую букву, всего — двести шестьдесят.
Завершив приготовления, старуха умолкла. Вид у нее был грозный, движения внезапно стали резкими, угловатыми. Казалось, что неодушевленная кукла, автомат приводится в действие внутренней пружиной. Она принялась ходить по комнате, считая шаги. Вдруг поднесла руки ко лбу, будто силилась что-то вспомнить. Одним махом сорвав головной убор, взъерошила жидкие волосенки, и они зазмеились на почти голом черепе. Зрелище мерзкое и отталкивающее.
Глядя на старуху в эту минуту, можно было не сомневаться: она — не земной житель, а истинное исчадье ада. При всей тщедушности, сухости и видимой щуплости в колдунье ощущалась инфернальная сила, сверхчеловеческая мощь, что внушало безотчетный страх.
Действительно ли чувствовала Абракса нечто особенное в эти мгновения или только делала вид? Не знаем, но с уверенностью можно сказать одно: это была необычная женщина.
Вдруг Абракса страшно закричала. Мордом, успевший уже заснуть, проснулся в испуге.
— Пьер и Мордом, слушайте меня, дети, ибо отныне вы дети владычицы, королевы ангелов ада. Слушайте и внемлите. Ни слова! Никто не имеет права прервать меня.
И старуха запела. Это было нечто вроде заклинания.
О! Великий Люцифер,[87]
Приди ко мне сквозь время!
О! О! О! Приди!
Абракадабра.[88]
Пьер и Мордом слушали разинув рты.
Сказав «абракадабра», старуха замолчала, а затем, сделав левой рукой в воздухе знак в виде креста, произнесла следующие слова: «Во имя Сатаны, Вельзевула[89]и Люцифера, слушайте меня — да будет так!».
Секунду спустя Абракса заговорила тем же тоном, каким разговаривала всегда:
— Пьер, ты узнаешь будущее. Тебе хочется, чтобы все случилось по-твоему. Осталось полчаса. Пробило одиннадцать, куранты сыграли гимн, ты сам мне об этом сказал. Так ведь?
Пьер кивнул в ответ.
— Прекрасно, — продолжала старуха, — запомни хорошенько все, что я тебе скажу. Это важно. Только что я сделала некоторые подсчеты. Вот они. В словах гимна двадцать разных букв. Можешь быть совершенно уверен: я не просчиталась.
— Продолжай.
— На этой дощечке буквы расположены в четыре линии по пять в каждой. На каждой клеточке по тринадцать зернышек. Тринадцать, сынок, — это магическое число.
— Что же дальше? — спросил Пьер. Долгие объяснения начинали выводить его из себя.
— Так вот, сын мой, я помогу тебе, воспользовавшись древнейшей наукой — алектромансией. О! Это старая оккультная наука! Она никогда не ошибается. Я долго выбирала из многих вариантов: аэромансии, онеироватии, сапномансии, хиромантии, некромансии…[90]
Произнося таинственные названия, старуха чувствовала себя королевой, властвующей над во всем ей покорными людьми. Она довольно улыбалась.
— Итак, я остановила свой выбор на алектромансии.
Сказав это, Абракса схватила лампу и неожиданно скрылась за дверью, оставив Пьера и Мордома в полнейшем недоумении. Вскоре, правда, она вернулась, держа в одной руке унесенную лампу, а в другой — абсолютно белого петуха.
— Пьер, — вскричала она, — вот твоя судьба. Петух укажет тебе ее.
— Каким образом?
— Послушай, видишь эти зерна. Посмотрим, какие из них склюет петух. Тишина! Пьер, я не выбираю буквы, ты сам назначил их. Теперь следи.
Пьер склонился над столом, чтобы лучше видеть, что же произойдет.
Колдунья отпустила петуха, и он пошел вперед, подергивая головой; подошел к дощечке с зернами, секунду колебался, а затем стал клевать в свое удовольствие.
Первый удар курантов, возвещавших полночь, пришелся на двадцать восьмое зерно.
Абракса вскрикнула. Петух, перепугавшись, взмахнул крыльями и затушил лампу.
— Все кончено, сын мой, — проговорила колдунья тихим и вкрадчивым голосом. — Свершилось.
В комнате стояла кромешная тьма. Потом Абракса зажгла лампу. Ведьма была чрезвычайно возбуждена: грудь ее вздымалась, глаза налились кровью, по всему телу выступили сатанинские стигматы.[91]Она быстро подошла к свету и начала писать. Пьер с нетерпением ждал.
Абракса, объяснив ему, на какие буквы было указано, в каком порядке они располагаются, задумалась на мгновение и снова принялась писать, бормоча что-то себе под нос. Руки ее дрожали.
— Скорее же, скорее! — торопил ее Пьер.
— Не мешай!.. Вот, вот, видишь?
«Ты будешь целомудрен, и ты овладеешь Анной», — прочел Пьер.
Пьер вне себя бросился к Абраксе, обнял ее и повис на шее, словно маленький мальчик, получивший давно желанную игрушку; много лет живя во тьме, в отчаянии, бедолага готов был довольствоваться едва теплящейся надеждой.
Неаккуратным движением он уронил на пол пергамент. Старуха этого не заметила. И только когда в комнате стало чуть-чуть светлее, увидели, что это горящий пергамент освещает ее. Абракса с силой оттолкнула Пьера и кинулась к огню, но успела заметить лишь несколько букв. Ее передернуло.
Пьер ничего не понял, поднял упавшую чернильницу и, взяв обрывок бумаги, написал на нем предсказание.
— Теперь ты вспомнил латынь?
— Да.
— Что все это значит? — воскликнул заинтересованный происходящим Мордом.
— Объясни ему, сынок.
— «Ты будешь целомудрен, и ты овладеешь Анной».
