На площадке стоял паренек, упитанный такой, с квадратной мордашкой, нос приплюснутый. Улыбается…
Тамара открыла, и парень язык проглотил, не в силах отвести взгляд от ее полной груди, чуть прикрытой халатиком. Странно, не похож он на клиента. По крайней мере, раньше столь юных у нее еще не было.
– Чего тебе? – Тамара попыталась рассердиться, хотя кайф уже пробрал и ко всему, кроме секса, появилось равнодушие.
– Здрасьте, – вежливо проговорил паренек улыбаясь и сразу отошел в сторону, а на его месте, как из-под земли, выросли уже три амбала и еще один страшилище позади с обожженной рожей.
Тамара даже не успела путем их рассмотреть, как ее втолкнули в коридор. Паренек вошел последним и запер дверь.
Голый лейтенант все еще лежал с сигаретой во рту, подложив руки под голову. Увидев вошедших, он даже растерялся от такой наглости.
– Вам чего, ребята? – уставился он во все глаза на незнакомцев. Сдрейфил, но виду не подает. – Чего надо, я спрашиваю? Пошли вон отсюда!
А Гуня уже очутился рядом с ним, заулыбался приветливо.
– Да ничего, в общем-то. Мы пришли пожелать тебе спокойной ночи, мент. – С этими словами он всадил здоровенный кухонный нож в грудь участковому, пропоров его насквозь.
Фонтан крови ударил из глубокой раны.
Тамара не успела закричать. Семен зажал ей рот, другой рукой схватил за волосы, чтоб не дергалась зря.
– Молчи, – цыкнул он на женщину.
Халат у Тамары распахнулся, и паренек раскрыл рот, увидев ее голой. Да, такую женщину не сравнишь с плоскогрудой малолеткой!
Подойдя, Наизов приблизил к ней свое лицо.
– А ты совсем не изменилась, подлая тварь. Все такая же соблазнительная, красивая… Только теперь ментов ублажаешь?
Тамара от страха боялась даже дышать, признав в уроде своего бывшего мужа. «Боже милостивый! Это он, Наизов!»
– Ты! Это ты?! – воскликнула она.
Наизов утвердительно кивнул.
– Да. Я, – сказал он без всяких дружелюбных интонаций. И добавил: – Пришел узнать, где моя дочь.
Тамара побледнела, разглядывая обожженное лицо человека, которого когда-то любила. Теперь же он в ней вызывал страх и брезгливость. Ее глаза наполнились слезами, и она уже была готова расплакаться, но Наизов остановил ее:
– Перестань. Меня этим не проймешь.
И она только всхлипнула, помня, что он очень жесткий человек.
– Я тебе задал конкретный вопрос – где моя дочь? Отвечай!
– Она в детдоме. Ты должен понять…
Он перебил ее.
– Почему ты так поступила? – он устало сел на стул, услужливо подставленный пареньком-боксером, который не сводил с Тамары глаз. Эта женщина безумно ему нравилась. Каштановые, вьющиеся волосы, чернобровая, с голубыми глазами, какие бывают только у актрис в американских фильмах. Зацелованная убитым лейтенантом, она вызывала в нем сексуальные желания. Грудастая, с хорошей фигурой. Вот она пытается трясущимися руками завязать пояс на халате, но он, шелковый, выползал из ее пальцев, и она выставляла напоказ все, что обычно скрывала под платьем.
– Я… я не виновата ни в чем. У меня не было другого выхода. Не было денег. Да, если хочешь знать, в детдоме ей лучше, и никто не узнает, чья она дочь!
Наизов заговорил медленно, как человек, уставший от всего, даже от жизни.
– Не надо оправдываться. Теперь это уже ни к чему. Ты мерзкая, дешевая тварь! Законченная наркоманка.
– Нет! – Тамара хотела попытаться убедить его, что не имеет к наркотикам никакого отношения, но вдруг поняла – он все знает. И замолчала.
– Ты предала меня и достойна самого худшего. Но вначале я хочу узнать, в какой детдом ты отдала мою дочь?
– В Бирюлево. Там… Я все объясню…
– Молчи, – прошипел Наизов жене. И повернувшись к Гуне, Паше Длинному и Семену, спросил: – Кто ее хочет?
Гуня и Семен отказались сразу, не захотели лезть на нее после мента. Паша стоял в раздумье. А паренек-боксер словно только того и ждал.
– Я, – чуть не закричал он от переполнявшего его предвкушения. – Я хочу ее! Можно мне?
– Пускай, раз хочет, – попросил за него Гуня.
Наизов махнул рукой, подслеповатыми глазами уставившись на жену. Он ничего не желал ей, кроме страдания и боли. Пусть помучается, искупит свои грехи болью!
– Гуня, завтра смотаешься в Бирюлево, в детдом. Найдешь мою дочь. Ее звать Надя. Надежда… На правом бедре родимое пятно, похожее на звездочку.
– Все сделаю.
Тамара уставилась на паренька. Тот, улыбаясь, снял брюки и подошел к ней.
– Ложись на диван.
Тамара, оцепенев, не могла пошевельнуться. Паренек сорвал с нее халат и повалил на диван…
Сопротивляться было бессмысленно. Почувствовав, как он вошел в нее, Тамара закрыла глаза и задышала возбужденно. Не помня себя, она прошептала:
– Не надо. Не надо… – но сама впилась ногтями в упругую попку парня, неистово прижимая его к себе.
Все закончилось слишком быстро – она не успела кончить и продолжала лежать все в той же позе с закрытыми глазами.
Парень слез с нее, быстро оделся.
Гуня вложил в его руку нож. Паренек побледнел, отступил, но Гуня, схватив его сзади за шею, молча подтолкнул к женщине.
Тогда паренек подошел к Тамаре и, закрыв глаза, ударил… Почувствовал, что попал, и ударил еще и еще, с остервенением вонзая длинное лезвие ножа в распластанное тело женщины. Во все стороны брызгала горячая кровь, попадая ему на лицо и руки. А он бил и бил, словно взбесившись, перемазавшись в крови, пока его не остановил Семен.
– Хватит уже. Она – мертвая.
Когда сидели в машине, Гуня похвалил:
– А ты молодец. Не сдрейфил.
Паренек молча улыбнулся, и улыбка эта была похожа на оскал хищника, познавшего вкус крови.
– Ну, вот и состоялось твое крещение. Теперь ты с нами одной веревочкой повязан, – добавил к словам Гуни тренер Семен.
Паренек, продолжая молчать, смотрел в окно. Еще сегодня утром он и представить себе не мог, что такое будет. Ему хотелось лишь романтики и денег…
На следующий день Гуня съездил в детдом, но вернулся расстроенный.
– Ну? – спросил Наизов, предчувствуя недоброе.
Гуня только развел руками.
– Еще два года назад удочерили твою дочь, – с сожалением произнес Гуня.
– И кто приемные родители? Ты узнал? Где проживают? – спросил Наизов подавленно. – Говори же, не тяни!
– Я узнал. Заглодина Людмила Николаевна теперь ее приемная мать. Адреса узнать нельзя.
