В кабине, в которой находятся мужчина и женщина, разделенные прочным стеклом, они могут видеть друг друга и слышать — это единственный способ общения, — обнаженная женщина может прижиматься грудями к холодной поверхности стекла, и тогда ее соски расплющиваются, на стекле остается след от ее разгоряченного тела и влажного языка. Клиент, возбужденный ее присутствием, голосом и словами, побуждаемый собственной потребностью, будет и дальше опускать монеты, а его страсть — превращаться в лед, будучи изолированной от пламени, зажегшего ее, и от источника удовлетворения, его вызвавшего.
Фабиан, оказавшийся на этом бездорожье, где джунгли служили кабиной, а брак Елены и ее муж были перегородкой, предался мечтам. Он представил себе, что бы произошло, если бы он встретил ее в городе. Она оказалась бы в кабине по одну сторону стеклянной перегородки, он — в другой — два незнакомых друг другу человека, разглядывающие друг друга. Что бы он попросил ее сделать, что она могла бы попросить у него? Что бы он рассказал ей о себе? Был бы он груб с ней и получил ли бы удовольствие от зрелища очаровательной, нежной женщины, доведенной до того, чтобы вести себя столь непристойным образом. Возбудит ли его еще более или же, наоборот, охладит наличие этой перегородки?
_____
Неподвижные деревья, окружавшие их, больше не служили защитой от жары. Узкая тропа поднималась вверх, извиваясь между холмами, сложенными из каменистых и глинистых пород. Лошади неуверенно, с опаской, ступали по камням, шарахаясь в сторону от зарослей сорняков и плюща, то и дело скользили, едва не падая.
Фабиан понял, что лучшие в поместье лошади, несравнимые по своим качествам, на ровном, открытом поле для гольфа или на ровной почве, растерялись, оказавшись на необычно крутой тропе. Однако он горел желанием достичь селения Каката до полуденной испепеляющей жары, о чем и сообщил переднему проводнику, который принялся подгонять свою лошадь. Вскоре выяснилось, что Елена, хотя и не вполне освоившаяся с конем и страшившаяся опасного подъема, по-прежнему уверенно держит поводья, в то время как Франсиско быстро устает, ноги у него болтаются, лошадью он управляет не вполне уверенно, и та брыкается и возмущается тем, что у нее во рту мундштук. К этому времени поездка превратилась в мучения. Джунгли стали смыкаться вокруг них как стенки тоннеля, а камни, по которым они поднимались, стали неровными, с острыми краями, похожими на ступени огромной лестницы, выложенной из плит окаменелой лавы, изъеденных временем.
В поисках места для привала Фабиан разглядывал окружающую их чащу. В этот момент впереди послышался громкий шум. Лошадь проводника оступилась, задние ноги ее разъехались, но всадник, по-прежнему державший поводья в руках, успел спрыгнуть и упал в кустарник, отчаянно бранясь.
Остальные лошади, охваченные паникой, стали пятиться назад, не доверяя ненадежной почве. Фабиану и Елене удалось удержаться в седле, удержав своих пони под контролем, но Франсиско, утомленный трудным переходом и тропической жарой, упал на камни справа от тропы, порвал рубашку и поранил руку. Перепуганная лошадь полезла в кусты, но, исколотая острыми ветками, ринулась вперед, разбрасывая камни. Фабиану удалось ухватиться за поводья; отчаянно пытаясь удержать животное, он заметил, что при падении повредил бедро.
Из-за этой беды пришлось остановиться прямо на тропе, несмотря на то что лошади вырывались и брыкались. Елена с Фабианом перевязали Франсиско рану, после чего, хотя журналист не смог еще оправиться от падения, да и устал, а его одежда промокла от пота, пришлось продолжить восхождение, длившееся еще два часа — на час больше, чем предполагал Фабиан. Наконец они добрались до просторного плато. Оставшийся до Каката отрезок пути преодолели легким галопом.
Район Каката представлял собой клинообразный кусок равнины, отвоеванный у джунглей. Это был поросший зеленью участок берега, возвышавшегося на несколько тысяч футов над рекой, которая извивалась у его подножия. Когда небольшой отряд приблизился к одному из селений, по обеим сторонам дороги стали открываться окна жалких лачуг, и целая свора шелудивых собак высыпала на улицу, оповещая о прибытии чужаков. Изрезанная колеями пыльная дорога стала расширяться по мере того, как они углублялись в деревню. Толпа голых босоногих ребятишек, оставив свое укрытие под пальмами, вместе со сворой псов шумно приветствовала прибытие незнакомцев. Деревня пробудилась от полуденной сиесты: в тени своих халуп появились мужчины и женщины всех возрастов — одни совершенно голые, другие с куском ткани вокруг бедер. Некоторые двигались ползком; какая-нибудь заблудившаяся свинья или коза присоединялась к всеобщей суматохе.
Подъехав к заброшенному деревянному бараку, где некогда располагалась фактория, ставшему, по-видимому, главным зданием деревни, которое служило для изредка совершаемых правительством санитарных проверок, путешественники спешились.
Привязав лошадей, проводники их расседлали. Фабиан и Елена положили раненого Франсиско на одеяла снаружи барака. Когда проводники достали сэндвичи и напитки, привезенные с собой, местные жители окружили гостей и стали молча наблюдать за происходящим, стараясь не пропустить ни единого их жеста.
Те, кто помоложе и посмелее, собрались кучкой и принялись оценивать достоинства Елены. Смущенная их откровенным любопытством, она покраснела и придвинулась ближе к Франсиско. Другие, чье внимание было приковано к оружию, окружили проводников, поставленных из соображений безопасности у стен барака. Третьи разглядывали лошадей и восхищались их ухоженным видом, ростом и мудреным снаряжением.
Чтобы отвлечь внимание толпы и продемонстрировать свое хладнокровие, Фабиан неторопливо прогулялся по деревне, сопровождаемый кучкой любопытных ребятишек.
Проходя мимо хижин, он напугал женщину с младенцем на руках; прежде чем она скрылась в глубине жилища, на ее дотоле невозмутимом лице мелькнул страх. Из-за ставня беззубым ртом улыбался изможденный старик. Недалеко от них толпа молодых женщин с повязками на бедрах и обнаженными грудями окружила испуганного его приближением поросенка. От солнца и высоты у него кружилась голова; деревья и кустарник круто сбегали вниз, река — мутно-желтая полоска воды, — исчезала среди мшистой зелени суши, простиравшейся до самой линии горизонта. Он взглянул на часы: вскоре за ними должен прилететь вертолет. Он напряг слух в ожидании звука его двигателя, но под куполом неба царила тишина.
Тут его охватила тревога. Он понял, насколько они углубились в джунгли, как далеко оказались от любого населенного пункта, где имеется полиция или военные, которые смогли бы организовать их доставку на Ла-Хиспаньолу. Фабиан вернулся в барак и убедился, что толпа ничуть не уменьшилась, что она все так же внимательна и молчалива. Елена спала на одеяле, на коленях у нее лежала голова Франсиско.
День склонялся к вечеру. Туземцы стали медленно расходиться по своим хижинам, лишь несколько ребятишек и три или четыре молодых человека все еще слонялись вокруг. Осовевшие от жары проводники дремали, положив на колени свои автоматы.
Сев на одеяло, Фабиан принялся разглядывать Елену. В вырезе расстегнутой блузки виднелись белая шея и грудь, выделявшиеся на фоне черных как смоль волос.
